Максим Стрежный: Главный инстинкт (сборник)

– Проверяйте, – сказал Лоусон.

Доктор взглянула на планшет и обнаружила, что в «обвязке» Лоусон ни разу не ошибся.

Пока шла диагностика, Лоусон сидел в кресле и, не отрываясь, смотрел на Арцимович таинственным взглядом. Было понятно, что вот-вот случится затейливый комплимент, или вырвется-таки наружу тщательно и тщетно скрываемая сногсшибательная новость, или, в самом крайнем случае, извлечется из воздуха букет желтых венецианских роз. Но ничего этого не происходило, Лоусон продолжал молча рассматривать доктора.

Когда Арцимович увидела результаты, то сначала решила, что в диагностике произошел сбой. Она повторно запросила часть данных и вновь всмотрелась в таблицы. «Что же это получается? – подумала она. – Если в крепком, то… не меньше литра. Впрочем, при его комплекции», – она взглянула на широкую грудь атлета и могучий живот любителя фастфуда.

– Что вы меня так разглядываете, доктор? – поинтересовался Лоусон невинно. – Я где-то с датчиками ошибся?

– Внешностью вашей любуюсь. У вас случайно древнеримского шлема с пером нет? Вам бы пошел.

– А, вы про это, – Лоусон повернул голову и действительно весьма похоже изобразил четко высеченный профиль с древней монеты. – Нет. Я – русский. Я сибиряк.

– С обычной сибирской фамилией Лоусон, да?

– Фамилия ни при чем. Я русский по духу.

– И по образу жизни. Вы Владимира Евгеньевича зачем напоили?

Лоусон не смутился.

– Я его не напаивал Он как-то сам напоился. Постепенно… Вчера был день рождения моей жены, я, как русский и как сибиряк, не мог его не отметить.

– Расскажете супруге, когда вернетесь из Экспедиции, что по случаю дня ее рождения мини-серию отменили, а руководитель диагностов оказался неспособным исполнять свои обязанности. Вы понимаете, что натворили? Владимир Евгеньевич – человек чуткий и интеллигентный, он не мог вам отказать, а вы его так подставили!

– Да? А это не Владимир Евгеньевич только что от вас вышел? Он будто бы ничего себе вышел, без посторонней помощи.

Автоматическая дверь отсека распахнулась, коричневая тень сквозь проем метнулась к столу доктора и обернулась пушистым зверьком.

– Ой-бай, – прошептал Лоусон, подпрыгнув в кресле.

Доктор выдохнула.

– Что же это такое, – сказала она, – куда физзащита смотрит, в медотсеке хомяк!

– Физзащита смотрит в ту же инструкцию, в которую смотрим мы все и которая запрещает использование… практически всего. Что им, хомяков руками ловить?

– Что-то они осмелели. Хомяки то есть. Раньше облетали периметр за километры…

Хомяк смирно сидел на столе, сложив перед собой мохнатые лапки и вытянув хвост. Черные глазки смотрели на Арцимович.

– Неудачное название – хомяк, – сказал Лоусон, – какой же это хомяк?

– На хомяка он действительно не похож, – согласилась Арцимович, – это их так какой-то остряк еще из нулевой Экспедиции окрестил. Как вы думаете, они кусаются?

– Я другое название предлагал, – не заметив ее вопроса продолжил Лоусон, – но оно не прижилось – «мурбас».

– И что оно означает?

– Ну «мур» – это от мурлыкать… вам ведь хотелось его за ушком почесать?

– Да, было дело, – улыбнулась Арцимович, – а «бас»?

– А «бас» – это по-казахски «голова».

– Господи, казахский-то вы откуда знаете?

– Ну, дело в том, что я немножечко еще и казах, – с достоинством ответил Лоусон.

– Не скучно с вами, однако… Значит, «мурлыкающая голова». Погодите, тогда получается «мурлбас»?

– «Мурлбас» – это как-то не по-казахски.

– А «мурбас» – по-казахски?

– А «мурбас» – вполне.

– Так, – сказала Арцимович, – сделаем следующее. Вы сейчас пойдете, дождетесь, пока откроется дверь, и встанете сбоку, чтобы проем оказался свободным. А я его напугаю. Должно получиться.

Лоусон поднялся из кресла и принялся одеваться.

– Кстати, – вспомнила Арцимович, – вы информационщик. Сможете почистить мою базу? О вашей судьбе еще нужно подумать, а вот Владимиру Евгеньевичу неприятности из-за вас не нужны.

– Базу, говорите?.. – задумчиво протянул Лоусон, уставился куда-то за плечо доктора и вдруг быстро, как пианист, задвигал пальцами опущенных рук, – базу, – повторил он, – базу… э-э-э… м-м-м… это даже ин… терес… н-н-но… почему я раньше…

Арцимович, ничего не понимая, смотрела, как Лоусон продолжает играть на невидимом фортепьяно. Глаза его следили за чем-то в дальнем конце отсека. А в дальнем конце отсека ничего особенного не было – доктор даже обернулась и посмотрела. Прикрытая белой шторкой дверь в хирурготсек, стеклянные шкафы с замороженными нанерами, сложенные кибертележки…