Татьяна Труфанова - НЕ/ДРУГ

После первых воплей Стаси, объяснений, обмена новостями, они уже обнимались, будто не расставались. А еще через пару минут Аля почувствовала себя своей в этой компании. Они фонтанировали идеями, изрекали, балаболили ерунду, перебивали друг друга, смеялись взахлеб – и все были на одной волне.

– Туалет души актера – как вам это?..

– Черт! Ну почему ты не учишься с нами?!

– Поступить с первого раза – везение. А вот с третьего – это сильно.

– Есть такая идея для короткометражки…

За столом с ними Аля опьянела – не от одного коктейля с зонтиком, конечно, а от этой начинавшейся дружбы, от предвкушения счастья, возраставшего шестикратно: ведь не одна, а шесть голов посылали в пространство радиограммы: «Будущее – прекрасно и удивительно!»

– Ты что зависла?! – голос Ульяны вырвал Свирскую из мыслей о новых друзьях.

Аля еще раз выровняла разложенные на столе Жуковой бумаги.

– Не суетись так. Можно подумать, одна ошибка – и она нас съест.

– Ха! – закатила глаза Ульяна. – Во-первых, не нас, а тебя, ты теперь ее ассистентка.

– Временная.

– В последний раз тебе скажу: делай все именно так, как она скажет. Шаг влево, шаг вправо – паф! Если она выйдет из себя – это пе-сец. Ну, ты узнаешь. Для нее вся работа – близко к сердцу. Жукова живет этим. Детей нет, семьи нет. Для нее каждый фильм – как ребенок.

– По-моему, это здорово! – сказала Аля.

Еще двадцать минут ожидания – и стальная дверь «Веспер продакшен» распахнулась, впуская крупную фигуру. Жукова немного загорела и в своем оливковом брючном костюме, с шелковым платком Эрме на плечах, выглядела как кинозвезда – так подумала Свирская.

– Здравствуйте! Как вам отдыхалось? – сияя улыбкой, выступила вперед Аля.

Рядом вытянулась во фрунт Ульяна.

– Некогда! Некогда рассказывать! – весело ответила Катерина, проходя прямо в свой кабинет. – Так. Кофе мне, сигареты и, Альбина, быстро набери…

Юра опоздал на встречу на восемь минут. Он вылетел из метро и, только оглядевшись, выдохнул. Похоже, Альбина еще не пришла. Возле бело-вишневой ротонды «Краснопресненской», где они договорились встречаться, устроились музыканты, вокруг них сгрудилась немногочисленная публика, мимо шагали-брели-бежали прохожие… Али не было видно.

– Yesterday… all my troubles were so faraway! – доносилось из-за спин; голос был не то чтобы сильный, но приятный.

Он ждал. Одна битловская песня сменилась другой. Он начал нервно посматривать на часы: скоро должно было начаться кино, а Али все не было. «All my loving… I will send to you! All my loving – darling, I’ll be true!» Чащин придвинулся поближе к обнадеживающей музыке.

Альбины все не было. Кончилась и вторая песня.

– Месье и фрау! Джентльмены, синьоры! Кладите ваши денежки! – певица пошла по кругу.

Юра, наконец узнав голос, протолкнулся в круг – и оказался прямо перед черной шляпой с бумажками и монетами.

– Аля!

Аля – а это была она – подмигнула Чащину, закончила круг со шляпой, сунула добычу гитаристу и, хлопнув с ним по рукам, выскользнула из круга.

– Твой знакомый? – ревниво спросил Юра, когда они спешили к кинотеатру.

– Неа. Вижу, стоит один, гитару мучает – тоже мне, унылый менестрель… Почему б не собрать ему народа?

Они влетели в кинокассы минута в минуту. Фильм выбирал Юра – «Перемотка», какого-то неизвестного Але Мишеля Гондри.

В небольшом зале было человек десять. Начался фильм – и тут же сзади кто-то трубно, беспардонно засморкался, но уже скоро Аля перестала слышать все посторонние звуки – «Перемотка» ее захватила и утащила с собой. И кажется, всего минут через десять зажегся свет и все потянулись на выход. Аля же с Юрой, не сговариваясь, остались до конца, смотрели на уезжавшие под музыку титры. Не хотелось покидать мир внутри кадра, мир чудаков и сбывающихся надежд.

Когда они вышли из кинотеатра, лил дождь и в ночных лужах дробились круги, размывая неоновые отражения. Они добежали до метро, смеясь от самого бега, луж, промокших ботинок. У Али вымокло правое плечо, у Чащина – левое; зонт был один на двоих. В круглом вестибюле, облицованном млечным мрамором, прилипли к куполу два сбежавших воздушных шара, золотых негодника. Двое почти-друзей вошли на эскалатор и через секунду нырнули в дыру тоннеля. Ступенчатая минога мерно ползла вниз с редкими пассажирами на хребте.

– Давай захватим эскалатор! Угоним его в Париж. Или в Рим! – предложил Чащин.

– Paris! – вздохнула она и запела: – Оо, Шанзэлизе, оо, Шанзэлзеээ! О солей, су ля плюи…