Пётр Кожевников - Год Людоеда. Время стрелять

— Здравствуйте, Марья Потаповна! — приветствие Ларисы прозвучало бодро и обнадеживающе. — Как вам тут живется-можется? Не мерзнете?

— Здравствуйте! — Софья периодически наведывалась в квартиру Торчковых и каждый раз отмечала новый уровень нищеты, в которую впадала семья. — Извините, что мы вас побеспокоили!

— Здравствуйте, — прищурилась пенсионерка. — Да ничего-ничего, что ж нас беспокоить! Как мы тут живем? Да покамест еще все не перемерли! Ой, что это вы к нам пожаловали? Никак малые опять что-нибудь натворили?!

— Здравствуйте, Кирилл Иннокентьевич, — обратилась Мультипанова к мужчине с обнаженным дистрофичным торсом, одетым в полуистлевшие тренировочные штаны. — Как у вас дела? Потихоньку поправляетесь?

— Здравствуйте, Лариса Карловна! — воинственно закинул голову Кирилл. — Ну как у нас дела?! Опять сижу без работы! В сорок три года выброшен на свалку! Кому сейчас инвалид нужен? Сами знаете!

— Здравствуйте, Кирилл! — инспектор ОППН вошла вслед за своей спутницей. — Как вы сейчас, не болеете?

— Здравствуйте! Конечно болею! А как мне не болеть, когда меня никто не лечит?! — изможденное лицо мужчины приняло капризное и обиженное выражение. Он быстро, негромко и не очень внятно заговорил, адресуя свои слова, возможно, больше самому себе, чем окружающим. — А что анализы, какие анализы, когда все платно, и это у них хозрасчетом называется?! А то, что люди с четырех часов утра за их бумажкой на улице стоят, мерзнут, с ног валятся, — это к кому обращаться?! А что вы все на нас, спрашивают, жалуетесь? А как мне на вас, я им отвечаю, не жаловаться, если у вас такой бардак в медицине? А что, наша дорогая милиция себя лучше ведет? Тоже совсем обнаглели! А эти депутаты? Ты их кормишь-поишь, а они что? А ничего! Только о себе и заботятся!

Марья Потаповна тоже о чем-то очень быстро говорила, но ее речь была еще менее разборчива, чем у сына.

Софья заметила то, что хозяева квартиры не удостаивают ее никакого внимания, словно бы ее здесь и нет вовсе, да и на Мультипанову реагируют постольку, поскольку она их все еще продолжает будоражить своими расспросами.

— А где Сережа, Надя, Костя? — Лариса двигалась по вытянутому коридору, на ходу оглядываясь по сторонам. — Куда это, Марья Потаповна, ваша молодежь подевалась?

— Да кто их знает, где они теперь целыми днями шастают? Лучше бы что-нибудь по дому сделали! — лицо пенсионерки еще больше сморщилось, а глаза заслезились. — Труба в ванной течет, месяц уже течет, а он мне говорит, этот мастер: дашь мне, бабуля, триста рублей — тогда починю. А где ж я ему возьму эти триста рублей, нам всем жить-то тогда на что? Сын вот инвалид, пенсии у нас маленькие, дети тут же кормятся, а сами-то еще ничего не зарабатывают, да и на лекарства, чтобы для себя, уже забыла, когда тратила. Говорят, идите, бабушка, в собес, вам там денег дадут, а они ничего не дают, говорят, идите в Совет ветеранов, а те меня к депутатам послали — они, мол, вам какую-нибудь денежку подкинут. А они мне так ничего и не дали. А там еще где-то у них муку давали, вроде как из Америки, что ли, для нас, стариков, прислали. Так мне чего-то и того не досталось.

— Вы знаете, это, может быть, вам надо в Совет ветеранов обратиться? — Софья наклонилась к прозрачному старушечьему уху. — Вы в войну где были?

— Здеся, в Питере, мы и были: и зажигалки тушили, и окопы рыли — все исполняли, что нам, деткам, велели! — хозяйка сжала сухие кулаки, выставила их впереди себя и затрясла ими. — Меня вон и президент наш кажный раз со всякими праздниками поздравляет, а что мне с этого толку — он бы лучше мне пакет картошки прислал! Иль сахару! Бог-то, Он все видит и со всех их на том свете по первое число спросит! Вот тогда пусть и вспомнят, как они больному человеку в лицо плевали!

— Да, Марья Потаповна, не думали вы, наверное, не гадали, что так будете старость встречать? — Лариса Карловна устроила свои блистающие украшениями руки на узкие, едва заметные плечи Торчковой и ласково посмотрела ей в глаза. — Милая вы моя бабуся! Работали всю жизнь, воевали, в блокаду голодали, и вот вам за все на старости лет какая благодарность, да?

Марья Потаповна попыталась что-то ответить, но ее речь стала вдруг совершенно бессвязной и вскоре перешла в вой — пенсионерка запрокинула голову и, глядя на гостей сузившимися глазами, из которых западали слезы, заголосила, судорожно искривив свой беззубый рот. Старуха указывала на что-то руками, очевидно, на то, что ее теперь окружало, на ту нищету и безысходность, из которой для нее уже не было никакого выхода, кроме недальней уже и, о ужас, желанной смерти.