Пётр Кожевников - Год Людоеда. Время стрелять

Мультипанова стала инспектором по опеке и попечительству в конце восьмидесятых, когда ради спасения детей она покинула пост директора весьма благополучной школы. «Вы только посмотрите, как она обращается с ребятишками, — умилялись сторонники Ларисы Карловны. — Она им и конфетку предложит, и даже денежку, пусть небольшую, но и это для обездоленных малышей немало! А насколько Мультипанова чуткий и внимательный человек в отношении родителей да всяких там бабушек-дедушек: на стульчик посадит, чайку предложит, а кому-то даже и лекарства накапает (у иного пенсионера сейчас и на валидол-то денег не найдется!)».

Сама Лариса Мультипанова объясняла свой выбор очень просто и, как всегда, предельно скромно: «В наше время, когда многие люди стали настолько злыми и бессовестными, что посягают на самое святое — на наших детей, — кто-то ведь должен и за них заступиться, правда? Вот я и решила стать таким человеком. Конечно, мне иногда бывает очень страшно, да я этого, кажется, ни перед кем и не скрываю. Мне уже сколько раз и по телефону страшными голосами угрожали, и стекла в окнах били, и дверь входную поджигали, а я все никак не унимаюсь! Такая я уж, наверное, дуреха! А как это еще назвать? Живу, можно сказать, себе во вред, а изменить ничего не могу!»

Флигель, к которому приближались женщины, стоял во дворе, защищенный от проезжей части огороженным сквером. По периметру сквера высились тополя, а глубже, ближе к флигелю, виднелись кусты. Было заметно, что когда-то сквер был неплохо обустроен: посредине площадки для отдыха темнел разрушенный фонтан, по сторонам торчали бетонные основы исчезнувших скамеек, в глубине уныло маячили бревенчатые остовы каких-то конструкций.

Около флигеля скопилось с десяток машин, большинство из которых было явно не на ходу, а от нескольких остался только гниющий кузов. Посреди этого обилия металла блуждали кошки, чьи глаза были, наверное, слепыми, а морды изъедены лишаем. Здесь же топтались голуби, очевидно не очень обеспокоенные соседством искалеченных хищников. Птицы выглядели тоже безнадежно больными: большинство из них были странно взъерошены и даже как будто чем-то облиты, один же голубь безучастно сидел возле спущенного колеса, а его глаза почти полностью затянулись подрагивающей полупрозрачной пленкой.

Морошкина и Мультипанова подошли к флигелю, из недр которого раздавались различные коммунальные звуки: играла музыка, причитала старуха, надрывался младенец.

— Так, квартира три, — Лариса внимательно посмотрела на перечень квартир, выведенный черной краской на неаккуратно обрезанном фанерном листе, прибитом к дверному косяку. — Это на втором этаже. Ты здесь уже бывала?

— Да, несколько лет назад, у меня же Сережа Торчков на учете состоит, — Софья остановилась рядом с Мультипановой. — И в первой квартире один неблагополучный паренек жил. Он сейчас в колонии. Письма пишет. Вроде исправляется.

— А там исправляются? И ты в это веришь? — Лариса помахала перед носами просительно потянувшихся к ним кошек своей изящной замшевой сумочкой. — Брысь! Брысь!

— Стараюсь верить, хотя на практике с положительным результатом сталкивалась крайне редко, — Морошкина подняла правую ногу, преграждая путь бело-серой облезлой кошке. — Кыш, гадость противная, пошла!

Еще не войдя в парадную, женщины почувствовали очень неприятный запах.

— Так здесь всегда, — покачала головой Мультипанова. — Словно где-то крыса сдохла. Да и у них там, наверху, не лучше, хоть дезиком перед собой прыскай, чтобы не стошнило.

— Ты знаешь, у меня у одного неблагополучного подростка папаша в морге работает, — Софья вступила в дом вслед за своей постоянной напарницей в решении детских судеб. — Так вот, когда этот папаша ко мне на прием приходит, от него иногда примерно так же попахивает. Причем, говорят, он весьма не бедный человек, а вот избавиться от дурного запаха у него никак не получается. А может быть, он это и не пытается сделать. Кто его знает?

Они поднялись по расшатанной деревянной лестнице на второй этаж и остановились возле дверей с нарисованной мелом цифрой «три». В дверях зияли две дыры, унаследованные от снятых замков. Сама дверь была приоткрыта. От звонка здесь остались только завитки проводов. На дверной филенке было написано маркером: «Званка нет, стучити!!!» Мультипанова постучалась и, распахнув дверь, вошла в квартиру.

Из глубины квартиры по узкому коридору навстречу женщинам двигалась, покачиваясь и подволакивая левую ногу, женщина лет семидесяти.