Лола Кретова - Летние домыслы. Остросюжетный роман

Два года пролетели в заботах, Воронова старалась приезжать почаще, выкраивая время между московскими заказами – боялась не уследить за важным и потом просить исправить. Поначалу она чувствовала себя неловко – как праздный гость среди обустроившихся на её земле тружеников, – и решив дела, спешила поскорей уехать. Но потом освоилась и в хорошую погоду стала выбираться на этюды в ближайшие леса и поля.

Был майский вечер, когда она приехала, чтобы побыть с будущим домом наедине – строители разъехались на несколько дней по своим делам. Агния медленно вела машину по деревенской улице, посматривая издалека: от поворота, со стороны новых домов, сквозь деревья соседних участков. Возле дома было непривычно тихо. Четыре ступени вели на крытое крылечко, дверь и маленькое окошко которого были обращены к улице.

Агния отворила дверь: в прихожей уже настали сумерки – в ней не было своего окна, немного света попадало сюда лишь из комнатных проёмов. Полы только-только перестелили, подогнав доски, повсюду стоял душистый сосновый запах. Она сняла туфли, и осторожно прошлась по дому, разглядывая будущую комнату для гостей, кухню, ванную, гостиную и спальню – комнаты были совсем небольшими, но без дверей и мебели казались просторными.

Зато по-настоящему просторной была веранда. Участок имел уклон, и пол веранды из широкой доски был расположен на две ступени ниже, чем в доме, несмотря на высокий кирпичный фундамент, пристроенный к старому фундаменту разобранного дома. По замыслу Агнии стены веранды выходили на один уровень со стенами дома – веранда получилась высокой. И светлой: оконные переплёты тянулись сплошной лентой, посередине в неё вплеталась застеклённая дверь. Перешагнув невысокий порожек, Воронова выбралась на открытую огороженную площадку – это было второе крыльцо, где ступени спускались в сад. Солнце оказалось позади; его золотой свет отражался в зеркале старых сосен и молодых березок – за домами к деревне подступался лес, его удерживала узкая полоска луга, укрытая вечерней тенью.

Агния потрогала пальцем янтарную каплю смолы, выступившей на стене веранды и вернулась в дом. Лестница в мансарду не была готова, Агния постояла, задрав голову, пытаясь разглядеть нечто большее в прямоугольном проеме, чем чердачные сумерки.

Солнце близилось к закату. Воронова стояла в дальнем конце сада, смотрела на лиловые облака, на чуть изогнутую, как у датских домиков, крышу своего будущего жилища. Многое вдруг вспомнилось ей – и всё было вечернее, солнечное – но прежде всего были отблески заката на окнах напротив, они двигались вверх-вниз в такт детским качелям, с этих качелей она спрыгивала и бежала навстречу родителям – неизъяснимое счастье летнего московского вечера, отблеск ликования другого мира.

Строители были удивлены, хоть и не подали виду (как им казалось), когда вместо привычного им этюдника Агния привезла с собой титановую лопату, рулетку и ворох саженцев. Словно спохватившись, она всё лето одержимо занималась садом: часами ходила по участку, приводя в порядок старые посадки, высматривая лучшие места для новых, и даже успела разбить небольшой огород, над которым как мог потешался её брат, прибыв вместе с родителями посмотреть, что же вышло из странной затеи. Дом вызвал восторг у семейства, брат призадумался, обнаружив, что в доме нет для него комнаты, есть только комната для гостей, и потом долго и нудно выспрашивал у родителей юридические подробности.

Сад напористо набрал силу, но Воронова с ним ладила: когда нужно поддерживала, когда требовалось – сдерживала его буйство. Теперь, спустя годы, она уже не так переживала, когда случайно обрезала секатором укоренившийся черенок, но по-прежнему досадовала на внезапность напастей, являвшихся под видом прожорливых гусениц, июньских заморозков, размывающих грядки ливней.

Но более всего Агнию изводили кроты. В апреле, когда сходил снег, она с тревогой всматривалась: нет ли каких неровностей, которые на поверку окажутся нарытыми за зиму кротовинами. Как только почва оттаивала, она как могла заделывала норы, выравнивала землю и ремонтировала газон – она очень гордилась своим газоном; впрочем, в иной год кротовин вовсе не было. До середины лета кроты нечасто напоминали о своём существовании; но в августе, а то и раньше, они вновь брались за дело.

«Приходите пораньше, часов в шесть», – то ли настоял, то ли позволил Нестеров. Без четверти шесть Воронова уже поворачивала ключ в двери, у её ног стоял тяжёлый этюдник с заготовленным содержимым. Было тихо, рассеянный свет струился сквозь деревья. «Медь и латунь», – заметила себе Воронова, всматриваясь в утренние краски. Шагая к калитке, она привычно любовалась своей территорией и вдруг резко остановилась. Возле усеянного жёлтыми звёздочками куста лапчатки появился холмик нарытой за ночь земли, от него прерывистыми линиями тянулись поверхностные ходы крота – приподнятый или вовсе развороченный газон.