Александр Масалов - Левый берег Дона

Я вдруг с ужасающей отчетливостью осознал, что мне уже тридцать три года, а не двадцать три. Если я однажды утром не проснусь, это не вызовет у окружающих большого удивления. "Да, - скажут, - рано ушел, ему бы еще жить да жить...". И только.

В тридцать я, помнится, подвел первые итоги. Юность закончилась, наступила зрелость. Я был тогда полон оптимизма и рассчитывал сделать карьеру журналиста и прозаика. Ни фига не получилось.

Если я сегодня умру, что останется после меня? Кроме долгов, разумеется. И злословия журналистской братии...

Неизданные рукописи четырех тоненьких книг. Ну, можно еще из журналистики составить однотомник избранного.

Но кто это издаст? Никто. А раз так, поваляются мои папки на антресолях у наследников (при условии, что их сразу не выбросят, деля мое скромное имущество) - и канут в небытие, аминь.

Дай Бог мне состояться как предпринимателю. Это последний шанс утвердиться в жизни.

Я сделаю всё, чтобы стать на ноги. Я буду жесток. Я буду разорять.

Если понадобится, я буду убивать. Лично.

Той же самой рукой, которой я писал статьи из зала суда и критиковал работников правоохранительной системы.

Интеллектуал и идеалист-правдолюбец во мне умерли, когда я ушел из газеты с волчьим билетом.

- Приехали, - сказал Генка, выключая двигатель.

Я огляделся. Мы находились на стоянке перед ресторанам "Аксайская таможня". Хороший ресторан. И очень дорогой.

Сквозь пиджак я невольно пощупал пачку денег. Надеюсь, хватит.

- Ну, пошли, - сказал я.

Парень в бабочке, белой манишке, черных брюках и лакированных ботинках открыл калитку, и мы оказались на территории ресторана. Из здания, имеющего форму парусника, доносилось звяканье металла о посуду и голоса.

- Сейчас ты увидишь очень серьезных людей, - сказал Генка, пока мы шли по асфальтовой дорожке. - О том, что ты придешь, они знают. Я тебя умоляю: не остри в своей обычной манере - не поймут. Лучше помолчи. Если придется говоришь, то думай прежде головой, чем произнесешь хоть слово. Ты для них - правильный лох, но все-таки лох. Понял?

- Кого ты учишь базар фильтровать? - сказал я. - Я что, в газете никогда не работал?

***

Прямо в борту судна, стоящего на бетонных опорах впритык к Дону, была прорезана дверца. Сперва и слева от нее возвышались два парня в мундирах петровской эпохи с мушкетами в руках.

Войдя, мы оказались перед громадным столом, за которым сидело человек восемьдесят. Женщин не было, только мужчины.

Ни одного длинноволосого я не увидел. Все были подстрижены по последней моде - очень коротко, под тюремный бобрик.

- Мир дому вашему, - провозгласил Генка, указывая мне на два свободных места, - почти напротив двери.

Мы сели. Прекрасно выдрессированный официант мигом поставил перед нами чистые тарелки, хрустальные стопки и комплект шансовых инструментов - вилки, ложки, ножи.

Генка положил мне на тарелку пару кусков буженины, шепнул: "Не стесняйся..." - и потянулся за бутылкой.

"А, - подумал я. - Нам, татарам, все равно - водка или пулемет. Лишь бы с ног валила...". И наложил на тарелку всякой вкуснятины.

- Ну? - сказал Генка, поднимая свою стопку. - Давай помянем Юрца!

- Пусть земля будет ему пухом, - пробормотал я и выплеснул содержимое стопки в рот.

Закусывая, я повел глазами по левой стороне стола. ("Ну и морды! Не приведи боже встретить такого в узком переулке темной ночью!..), я вдруг узнал одного и обмер. Это был Михей, вор в законе, смотрящий, я его интервьюировал за неделю до увольнения из газеты. Так, значит, я сидел за одним столом с...

- Генка, а можно я уйду? - шепнул я.

- Подожди минут двадцать. Потом, если захочешь, иди. Или тебе в падлу с нами посидеть?

- Слушай, да ведь это, кажется, схо...

Муха так зыркнул на меня глазами, что я не договорил слова, которое вертелось на языке.

- А кого ты хотел увидеть? - сказал он. - Членов политбюро? Давай лучше еще выпьем. За светлую память Юрца...

- Давай, - сказал я, и Генка налил водки.

Тут я ощутил на щеке чей-то взгляд. Поднял голову и снова обмер: к нам вдоль стола приближался Михей.

- Полонский Станислав Алексеевич, если не ошибаюсь? - осведомился Михей. - Рад вас видеть в добром здравии.

- Взаимно, - произнес я.

- Чем занимаетесь?

- Агентство открыл. Рекламное. "САП лимитед" называется.

- Ну и как успехи?

- Так себе.

- Поможем, - заверил смотрящий. - В память о Юрце. Вы, кажется, с детства были знакомы?

- Есть такое дело.

- "САП лимитед", - медленно, с расстановкой произнес Михей. Но так, что его было слышно за всем столом. - Хорошее название. Цепляет. Я уверен, что скоро оно войдет в тройку самых лучших агентств Ростова, - вместе с агентствами "Ренессанс" и "Форвард". Будут проблемы, дайте мне знать через Муху... Помянем раба божьего Юрия, царствие ему небесное! Классный был пацан...