Эдди Шах - Манчестер Блю

– Если попросят.

– Надеюсь, девушка не попала в беду.

– Нет. Это мне нужна помощь. – Перед тем как продолжить, он сделал глубокий вдох. – Вы знаете мои проблемы в Манчестере.

– Да. Их трудно не заметить. – Пентанзи криво усмехнулся. – Город за пределами США грозит превратиться в столицу наркобизнеса всего мира.

– Почему Манчестер?

– Вам это известно так же хорошо, как и мне. Конъюнктура рынка – 24 000 долларов за килограмм кокаина в Америке и 26 000 фунтов стерлингов за килограмм здесь.

– Но почему Манчестер? Почему не Лондон или Бирмингем?

– Потому что, как утверждают ваши деловые круги, в вашем городе лучшая в стране сеть автомобильных и железных дорог и лучшее воздушное сообщение.

– Но должны быть и более веские причины.

– Я не хочу быть скомпрометированным.

– Как я уже сказал, мне нужна помощь.

Американец помолчал, слегка покусывая губы.

– У вас скверная полицейская система, – промолвил он наконец.

– В Манчестере?

– Везде. Вы недостаточно сильно бьете.

– Вы имеете в виду оружие?

– Оружие еще не все. Конечно, с пугачами против гаубиц не пойдешь. Но вы именно так и поступаете.

– Это изменится.

Пентанзи удивился замечанию Соулсона. Он не ожидал подобного от высокого полицейского чина: большинство начальников полиции, наоборот, гордились бы тем, что их офицеры не носят оружия при исполнении служебных обязанностей.

– Это что, новая официальная линия? – спросил он.

Соулсон покачал головой.

– Нет. Линия здравого смысла.

– Из-за наркотиков?

– Нет. Из-за ИРА. В конце концов терроризм заставит полицию носить оружие. На какой-то стадии они начнут стрелять в бобби. И когда это случится, выбора не будет.

– Может быть, поэтому они и не стреляют в полицейских.

– Возможно. Так, значит, вы считаете, что мы недостаточно сильно бьем, когда дело касается наркотиков?

– Так вы никогда не победите. Ваши люди играют в игру «купил-накрыл».

– То есть?

– Тайные агенты покупают на улице наркотики, а потом арестовывают торговцев. Все так могут. Даже мы. Когда в отчетности количество арестов недостаточно, мы посылаем агентов прочесать кварталы и отловить уличных торговцев. Выглядит впечатляюще, но это все херня.

– Вы нас поддержите, если мы изменим тактику?

– Что мы можем сделать?

– Важно, чтобы мы победили. Это поможет нам всем.

– Некоторые из наших, например колумбийцы, вкладывают сюда свои средства. Это значит, что они действуют менее активно у нас в тылу.

– Звучит довольно цинично.

– Мир циничен.

Пришел официант, и, пока он сервировал стол, они молчали. Когда блюда были расставлены, Пентанзи улыбнулся и с видимым удовольствием занялся едой. Соулсон некоторое время наблюдал за ним, потом тоже приступил к обеду. Ел он, по своему обыкновению, очень умеренно. Никто из них не промолвил ни слова, пока тарелки не опустели.

– Если я буду так продолжать, то, наверное, помру от сердечного приступа, прежде чем вернусь в Штаты.

– Вы любите поесть, – сказал Соулсон.

– Еще бы! Этим-то и хороша моя командировка. Я побывал почти во всех подобных заведениях в Европе.

– Надеюсь, это подразумевает нечто большее, чем просто хорошие блюда. – Соулсон тут же пожалел о своих словах-, нетерпение его подвело.

Пентанзи ответил не сразу. Он сделал вид, что не обиделся. Откинувшись на спинку стула, спросил:

– Почему вы стали полицейским?

– Я хотел сделать что-нибудь значительное, что-то изменить в мире.

– Должна быть причина.

– У меня есть свои причины. – Соулсон вспомнил мелкие могилы и маленькие тела на Сэдлуордском болоте и тут же отогнал эти в течение многих лет преследовавшие его воспоминания.

– Позвольте мне рассказать вам кое-что по поводу попыток изменить мир. Вы слышали о Хэйт-Эшбери?

– В Сан-Франциско?

– Да. Центр мира хиппи. В шестидесятых годах, до того как было создано УБН, я работал тайным агентом таможни США. – Пентанзи усмехнулся. – Черт, тогда я, двадцатитрехлетний черный американец, впервые столкнулся с жизнью. В то время мы были дилетантами. Ни подготовки, ничего. Нам просто приказывали внедряться и копать, как сумеем. Я жил без всяких удобств, мой матрас почти касался пола. Вокруг сплошные наркоманы и непутевые. В общем, одни придурки. Великая наркокультура! Цвет и мощь! – Пентанзи насмешливо пошевелил двумя пальцами, изображая символ пацифизма.

– У нас они тоже были.

– Но не так, как в Хэйт-Эшбери. Это уникальное место. Наверху жила женщина лет тридцати. Длинные светлые волосы и длинные бусы хиппи. Как-то пригласила меня зайти. Я зашел. Ее жилище было грязным и жутко воняло дерьмом, как из ночного горшка. Плюс застарелый запах марихуаны. Мозги хозяйки уже были здорово затуманены. В углу комнаты стол и несколько стульев образовывали замкнутое пространство, закрытое сверху старым ковром. Оттуда доносилось беспрерывное повизгивание. Щенки. Неудивительно, что в комнате стоял такой запах. Пока она возилась на кухне, я решил взглянуть на щенков. Подошел и откинул край ковра. Оказалось, это не щенки. Дети. Ее дети. Близнецы, мальчик и девочка, месяцев по шесть. Они ворочались в своем собственном дерьме. Ни пеленок, ничего. Она кормила их печеньем, а молоко наливала в миску, как животным. Это, мистер Иисус Легавый, и есть наркокультура, которой она так гордилась. Великий наркоэксперимент. Поэтому не говорите мне о желании изменить мир. Я воюю с наркотиками потому, что я их ненавижу. И любой из сотрудников УБН может, вам рассказать нечто подобное. А если я люблю поесть, то это еще не значит, что я дешевка.