Родриго Кортес - Толмач

В глазах у врача поплыло: а он едва не ляпнул о Фрейде! Да еще в разговоре с тайным агентом!

– Простите меня, господин! – вскочил он из-за столика и принялся судорожно кланяться. – Что угодно вашему превосходительству?

– По документам он должен быть здоров, – жестко поставил условие Кан Ся, – а дальше я сам его вылечу. У нас для этого все средства есть.

Курбан встретил седого китайца на коленях; он только что закончил молитву Великой Матери.

– Ты, как я вижу, стал давать показания, – проронил вставший в дверях изолятора китаец. – Это хорошо. Только я одного не пойму: с чего началась твоя ссора с есаулом?

Курбан вспомнил свой последний допрос у этого седого китайца и мгновенно подобрался.

– Я не помню, ваше превосходительство. Но если на месте глянуть, может быть, что и вспомню.

Кан Ся изумленно глянул на монгола и захохотал:

– А ты не глуп! На волю захотелось?!

Курбан тоже осклабился:

– Я здесь уже больше года сижу, ваше превосходительство, а за что – вы мне так и не сказали.

Кан Ся резко оборвал смех:

– Ты что, монгол, торговаться со мной хочешь?

Курбан уверенно кивнул:

– За каждое мое слово, ваше превосходительство.

Спустя час они выехали на место массового убийства членов русской экспедиции, и Курбан с наслаждением вдыхал запахи стылой зимней земли и свежего до терпкости воздуха. Даже запах лошади, на которой он ехал, казался шаману немыслимо прекрасным.

– Ну что, монгол, вспомнил, где это произошло? – заинтересованно глянул на него Кан Ся.

Курбан ткнул перед собой связанными руками.

– Возле ручья, ваше превосходительство.

Кан Ся удовлетворенно кивнул: дело пошло на лад, и упираться его главный свидетель, похоже, не собирался. Они доехали до ручья, и Кан Ся спешился и помог слезть Курбану.

– Показывай и рассказывай.

Курбан окинул взглядом широкую, только недавно начавшую снова зарастать травой поляну и показал связанными перед собой руками на старое кострище.

– Мы вон там стояли…

– Все?

– Я, Семенов, есаул… – начал перечислять Курбан и облизнул губы. – Вы позволите мне попить?

– Можно, – разрешил Кан Ся и присел на бревно. Он был почти счастлив и готов был позволить толмачу что угодно, лишь бы дал нужные показания.

Курбан осторожно прошел к ручью и, стараясь не поскользнуться, встал на одно колено. Именно здесь, в ручье, должен лежать выброшенный им при аресте жертвенный кремниевый нож. Он склонился и замер: нож был на месте, а чуть ниже по течению, видимо снесенная сюда ветром, на него смотрела та самая карта неведомой священной земли.

Он судорожно оглянулся; Кан Ся так и сидел на бревне и, уверенный, что Курбан никуда не денется, смотрел вдаль. И тогда Курбан, упираясь связанными руками в мокрую скользкую землю, прилег возле ручья, вытащил нож, а затем осторожно, стараясь нечаянно не порвать, вытянул из воды и магическую карту. Так же осторожно уложил ее на землю, быстро расстегнул три верхние пуговицы ватной куртки и, почти не дыша, начал засовывать карту за пазуху. А едва она оказалась на его теплом теле, уронил голову прямо в грязь и заплакал от счастья.

– Спасибо, Великая Мать!

В начале января 1900 года на стол британского консула в Пекине легли все необходимые выписки и документы. Разумеется, большая часть этих фактов консулу была давно известна, но теперь, после эдикта Цыси о разрешении изучения восточных единоборств, все выглядело несколько иначе, и ненависть китайцев к пришельцам как бы получила высочайшую поддержку.

Консул отнюдь не был глуп и понимал: ненависть эта и впрямь имеет все объективные основания.

Во-первых, западные миссионеры бросили вызов конфуцианству – фундаментальной ценности всего Востока, и тех, кого религия Христа очаровывала, священники последовательно приводили к мысли о ложности традиционного культа предков и сатанинском характере традиционных фестивалей – со всеми этими бумажными драконами и разноцветными фонариками. Понятно, что в результате на длинноносых «гостей» ополчилась вся храмовая элита Поднебесной.

Во-вторых, каждый западный ученый авторитет волей-неволей, но бросал вызов стройной системе всей восточной науки. Ибо что толку в умении исцелить ипохондрию уколами трех серебряных иголок и предсказать судьбу по книге перемен – И-Цзин, когда по ту сторону «дискуссионной трибуны» стоит крупнокалиберный пулемет, автоматическое перо и самодвижущаяся огнедышащая повозка!