Родриго Кортес - Толмач

Ну и, в-третьих, ни один китаец – даже самый знатный – и мечтать не мог о тех правах и свободах, что были доступны любому голландскому матросу. Иностранец мог выкупить храм и превратить его в часовню. Иностранец никогда не ждал приема у губернатора более полудня. А главное, только иностранцу было позволено говорить то, что он думает, и думать так, как он пожелает.

Но, пожалуй, самые причудливые «драконы» рождались в массовом сознании простых китайцев. Связанная, как сноп сена, задачей выжить крестьянская община не прощала ни вора, ни убийцы – плачь не плачь. И когда они видели, как вчерашний преступник припадает к стопам Христа, а потом сияет, как прощенный, вывод делался однозначный: западный бог – бог воров и прохиндеев. А уж когда новообращенные китайские адепты выстраивались в очередь за денежной помощью далеких европейских единоверцев, презрению китайцев и вовсе не было границ.

В такой атмосфере весьма легко рождались слухи о том, что длинноносые жрецы, которых, кстати, никто сюда не приглашал, насилуют наших женщин и вырезают сердца и глаза у наших детей. И гадалки да монахи только подливали масла в огонь, «высоконаучно» объясняя, что западные «дьявольские огненные телеги» нарушили природное равновесие фэншуй, а значит, рано или поздно жди наводнений и засух, что, кстати, и происходило два года подряд.

Нечто подобное началось и рангом выше – в среде армии, полиции и бюрократии. Достаточно грамотные люди, они прекрасно понимали, что европейцы действуют с позиции силы и тем самым – вне законов Поднебесной. А потому пакостили длинноносым, как могли: задерживали документы, по возможности запрещали им все, что только можно запретить, и даже откровенно покрывали ихэтуаней.

Но главные противники иностранного влияния сидели на самом верху. Цинские министры не могли закрыть глаза на то, как после отъема портов стоимость китайского экспорта упала вчетверо против стоимости импорта при том же объеме товаров. Севшие своими толстыми задами на горло Китаю длинноносые – русские, немцы, англичане, французы – теперь выкачивали из его экономики все, что могли, словно вампиры – кровь, безостановочно, до последнего стука сердца.

Понятно, что при таком раскладе казна стремительно пустела, цинское правительство было вынуждено увеличивать налоги, народ волновался, а вся страна неудержимо катилась к финалу – полной потере управляемости и распаду.

Британский консул улыбнулся и в сотый, наверное, раз прикинул по карте, что кому достанется. Даже с учетом русского влияния на севере и французского на юге выходило неплохо. Теперь даже все эдикты и декреты памятливой, никому и ничего не прощающей старой императрицы не могли изменить назревающей новой реальности, несшей кризис, бунт и распад.

Уже к вечеру Кан Ся чувствовал себя выжатым как лимон. Хитрый монгол говорил немного, а большей частью жадно вдыхал запах жизни и свободы так, словно собирался остаток дней провести за решеткой. А когда Кан Ся привел его в специально выделенную им камеру-одиночку и попросил показать на карте, где именно они проходили, выяснилось, что чертов придурок даже не умеет читать карты!

– Смотри, – уже теряя терпение, объяснял Кан Ся, – вот это Никольск. Помнишь этот русский город?

Монгол на секунду уходил в себя и кивал.

– Да. Там очень много китайцев было. Грязные такие все… черные…

– Вижу, что понял, – стискивал зубы Кан Ся. – Теперь идем по карте дальше. Вот здесь деревня Харбин, здесь Яомынь, а здесь Гунчжулин… Все понял?

И вот тогда глаза монгола широко раскрылись, а сам он даже привстал и произнес что-то даже не на Монгольском, а на совершенно уж тарабарском языке.

– Ну? – напомнил о себе Кан Ся. – Ты все понял?

– Это же земля богатыря Манджушри… – пробормотал монгол. – Великая Мать! Теперь я знаю, что там!

– Верно! – обрадовался Кан Ся. – Это Маньчжурия! Наконец-то до тебя дошло! Теперь давай сначала: в каком месте вы повернули к арсеналам Гирина?

Но Курбан уже не мог думать ни о чем, кроме согревающейся и высыхающей на его груди священной карты. Теперь шаман знал: год назад он ненароком окропил кровью священную карту его собственной святой земли – древнего Тангута!

– Великая Мать! – охнул он.

Суета и нервозность в мире духов и богов, карта, его собственная миссия, о которой не уставала напоминать ему Курб-Эджен, а теперь еще и проснувшийся Дракон – все говорило о том, что главная битва между огнедышащим Морским Драконом и покровительницей Великого Уч-Курбустана – вечно возрождающейся из драконьего огня птицей Гарудой – развернется именно здесь!