Илья Деревянко - Запах крови

Борода проник во двор через потайной, доселе мне неизвестный подземный ход, предназначенный на случай непредвиденных обстоятельств, из автомата с глушителем перестрелял волкодавов и по-тихому отпер ворота. Затем, воспользовавшись заранее изготовленным дубликатом ключей, вошел в вестибюль. Дежурные охранники схватились было за оружие, однако, узнав приближенного пахана, расслабились, опустили стволы и... мгновенно умерли, срезанные автоматной очередью предателя. Оставив одного со снайперской винтовкой на улице контролировать окрестности, убийцы зарезали спящих в комнате отдыха четверых пацанов, попытались подняться на верхние этажи, но неожиданно натолкнулись на ожесточенное сопротивление... Остальное я знал и без них.

– Скажи-ка, дружок, – по завершении основной части допроса ласково обратился я к Совко, – кому-нибудь известно, куда вы направились?

– Нет! – выдавил ликвидатор. – Конкуренция!

– А Головлев?

На сизых губах мокрушника мелькнуло слабое подобие улыбки.

– Не держи меня за лоха! – просипел он. – Если б банкир узнал, то прислал бы сюда целую армию... подстраховки ради! Тогда б от обещанного «лимона» остался шиш с маслом.

– Логично, – согласился я и полюбопытствовал: – В случае успешного завершения операции ты вправду отдал бы иудушке половину навара?

– Хрена лысого! – злобно оскалился Совко. – Замочил бы придурка, не отходя от кассы!

– Вот видишь, Василий, чем чревата измена? – назидательно сказал я Бороде, вытаскивая пистолет. – И шефа ты предал, и товарищей погубил, и сам не жилец! При любом раскладе! А деньги тебе, мудаку, изначально не светили!

– Постой, Леха! Опусти волыну! Не торопись! – зашипел белый от ненависти Рептилия. – Теперь иуда мой, и «концерт» далек от завершения!.. Проволоку! Лопаты! Рукавицы! – отрывисто бросил он Паше с Геной.

«Быки» сноровисто притащили требуемое.

– Ройте могилу, поглубже! – распорядился пахан.

Амбалы, испуганно косясь на шефа, торопливо приступили к работе. Рептилия натянул брезентовые рукавицы, повернул Совко с Безбородовым лицом к лицу, плотно прижал их друг к другу и скрутил колючей проволокой.

– Ну-с, Васятка, пришла пора расплачиваться за содеянное, – сняв рукавицы, сказал Кретов, извлек из-за пазухи «глок-22» и, старательно прицелившись, выстрелил Совко в темя.

Кровавая каша, выплеснувшись из размозженного черепа, густо облепила голову Бороды. Предателя незамедлительно вырвало.

– Мочи скорее, не тяни! – задыхаясь, простонал он.

– Нет! – безжалостно отрезал пахан. – На легкую смерть можешь не рассчитывать! Тебя, курва [28], закопают живьем!

Безбородов зарыдал в голос. Я брезгливо поморщился. Меня мутило от омерзительного зрелища, но в то же самое время я отчетливо понимал, что Кретов поступает так отнюдь не из садистских побуждений. Просто-напросто он хочет преподать жестокий урок остальным. Слухи о постигшей предателя страшной участи быстро разнесутся по группировке и заставят крепко призадуматься потенциальных ренегатов. Ничего не попишешь! С волками жить – по-волчьи выть... Однако противно! Господи, скорее бы все это кончилось!

– Витя! Витя! Пощади!!! – истошно взвизгивал Безбородов. – Мы ж с тобой пуд соли вместе съели! Не хорони заживо! Пристрели хотя бы! Умоляю, пристрели!!! Ви-и-и-итя!!!

Рептилия угрюмо молчал. Бледные до синевы Паша с Геной лихорадочно орудовали лопатами. Комья подмерзшей земли летели куда попало. В глазах «быков» отпечатался животный ужас.

– Ви-и-итя!!! Бра-а-ат!!! Смилуйся!!! – продолжал надрываться Борода.

– Сучий выкидыш тебе брат! – мертвым голосом произнес Кретов. – И заткни вафельник, чмырь! Иначе я тебе казнь пострашнее придумаю!

Судорожно всхлипывая и давясь блевотиной, предатель умолк.

– Я-м-ма г-г-готова! – сильно заикаясь, доложил Паша.

– Бросайте туда обоих и засыпайте! – хрипло скомандовал пахан. – Потом утрамбуйте поплотнее да замаскируйте сверху мусором. Ну, чо рты раззявили? Действуйте, блин!

На обратном пути Витька внезапно съехал на обочину ухабистой проселочной дороги и заглушил мотор. Приблизительно в двухстах метрах впереди виднелась кучка неказистых избушек крохотной безымянной деревушки.

– Езжайте к дому. Я буду позже! – негромко сказал он подскочившему к машине встревоженному Паше и, положив руки на колонку рулевого управления, прижался к ним лицом.

Ночь сменялась холодным, неуютным утром. В окрестностях было безлюдно. По земле скользили зыбкие серые тени. Где-то вдали тоскливо выла собака. В ветвях обступивших проселок деревьев сварливо каркало проснувшееся воронье. Широкие плечи Кретова мелко подрагивали. Внимательно присмотревшись, я понял, что он беззвучно плачет, притворился, будто не замечаю слабости товарища, и закурил сигарету.