Донато Карризи: Девушка в тумане

Здесь пахнет сыростью. Я одета, но мне все равно холодно, и я не в состоянии двигаться. Наверное, я пьяная, как тогда, в шесть лет, когда я потихоньку хлебнула бабушкиного смородинового ликера. А братья сейчас уже заканчивают наряжать елку. Я знаю, она будет очень красивая.

Кроме голоса инстинкта, у Фогеля против меня куча косвенных улик. И ни одного доказательства. Надо его подтолкнуть к мысли, что, чуть-чуть исказив истину, он сможет меня арестовать. Я покажу ему раненую руку и найду способ сделать так, чтобы она не зажила. А когда мы встретимся, я нарочно оставлю где-нибудь на виду капельку крови. Знаю, искушение ею воспользоваться будет велико, но он должен дойти до полного отчаяния. А когда они обнаружат в отстойнике твой рюкзачок, то, я уверен, он обязательно сделает то, что когда-то сделал в истории с Дергом: приспособит истину к своим целям… Но для этого надо, чтобы механизм, который я запустил, функционировал четко, как часы. Всему свое время…

Какую бы ошибку я ни совершила, клянусь, я больше ее не повторю. Прости меня. Отпусти меня домой.

Я пойду в тюрьму. Будет тяжело вдали от семьи. Может, будет страшно, что я вообще никогда не вернусь. Но надо держаться твердо. А шестеренки запущенного механизма там, на воле, будут крутиться сами… Знаешь, в детстве я был большим мастером играть в поиски сокровищ. Мне нравилось устраивать обманки и всякие загадки и расставлять их повсюду, пока не обнаружится сокровище. И поэтому я пошлю кое-что мадам Леман, но на посылке будет и имя Фогеля. Я нашел дневник у тебя в рюкзачке. Вот его-то я и пошлю, чтобы возбудить его любопытство… Не так давно мы сняли видеосообщение – а ты даже не заметила. Я знаю, куда его спрятать. Я пошлю копию и в СМИ. Чтобы все прошло отлично, Фогель должен пасть. Я смогу восстать из праха только при условии, что он окажется во прахе… И тогда наружу выйдет история «человека тумана», который за тридцать лет, может, уже успел умереть. Но он возродится к жизни, и станут искать его, чтобы воздать по справедливости тебе. А я стану свободен…

Туман уже здесь, я его вижу. Он вокруг меня. Он прохладный, легкий…

А теперь самый трудный вопрос. Ты, наверное, хочешь меня спросить, зачем я все это делаю?

Нет… Я не уверена, что хочу это знать .

Потому что я люблю свою семью. И хочу, чтобы у них было все, чего они заслуживают. Я не хочу снова рисковать потерять жену. Знаю, ты не понимаешь еще, о чем я говорю. С этим мы пережили скверный период. Я ощущал себя второсортным, неполноценным: подумаешь, какой-то учитель старших классов… А теперь Клеа и Моника смогут мной гордиться. И поэтому я себя задешево не продам, буду держаться стойко. Буду демонстрировать свою неподкупность. Но признаемся честно: каждый имеет свою цену, и отрицать это бесполезно.

Я тоже люблю свою семью. И они меня любят. Почему ты этого не понимаешь?

Ладно, вот и все. Мне жаль, что я втянул тебя в это дело, но знаешь, как в романах: историю движет зло , и читателю не нравятся повести, где все герои добрые. И твоя роль вовсе не второстепенная. Как знать, может, кто-нибудь действительно найдет «человека тумана», и тогда шесть девочек, о которых все давно позабыли, тоже найдут свою справедливость. И произойдет это только благодаря тебе, Анна Лу…

Зачем ты мне все это рассказываешь? Мне это неинтересно, мне это не нравится. Я хочу к маме, к папе, к братьям. Хочу их хоть раз еще увидеть, ну пожалуйста, хоть разок! Я должна им поклониться, хотя мне и не хочется с ними прощаться. Мне будет их не хватать.

А теперь извини, но эффект от эфира, по-моему, ослабевает. Я все сделаю быстро, ты ничего не почувствуешь.

Что-то укололо мне руку. Я приоткрываю глаза, теперь у меня получается. Он мне вводит в руку иглу и рассматривает «о», посвященное Оливеру. Наверное, спрашивает, что это такое. Но это тайна.

Прощай, Анна Лу, ты такая красивая.

Мне холодно. Мама, где ты? Мама…

В ночь, когда все навсегда изменилось, туман, казалось, добрался до комнаты, наполнив ее еле заметным содроганием.

Фогель закончил свой рассказ и долго молчал.

– А знаете ли вы, что ненависть – не первое, что движет преступлением? Борги пытался мне это втолковать, но я его не послушал. Если бы послушал, может, и понял бы все вовремя. Главная движущая сила преступления – деньги.

– Нет, об этом я не знал, – отозвался Флорес.

– Шестеренки вертелись вокруг простой, даже банальной идеи… Никто и никогда не должен был найти тело Анны Лу. В этом и заключался весь обман. Без трупа нет доказательств. Потому он и осмелился на это пойти.