Донато Карризи - Девушка в тумане

Когда дверь открылась, Мартини увидел жену и дочку, которые ожидали его с трепетом. Однако взволнованные улыбки на их лицах быстро сменились выражением смятения и ужаса. Адвокат Леви пытался подготовить их к тому, что они увидят, но, когда они увидели, вся подготовка пошла насмарку. Да и вряд ли кому удалось бы сохранить спокойствие. И дело было не в костыле и не в сизом от синяков лице. Они вдруг поняли, что перед ними совсем другой человек, не тот, кого они знали раньше. Он похудел на двадцать кило, щеки ввалились, кожа под подбородком обвисла, хотя он и пытался ее прикрыть отраставшей бородкой. Этот сорокатрехлетний человек выглядел как глубокий старик.

Мартини, хромая, пошел им навстречу, изобразив на лице лучшую из улыбок. Клеа и Моника наконец опомнились от шока и бросились к нему. Они долго и молча плакали, прижавшись к нему, а он целовал обеих своих женщин в склоненные ему на грудь затылки и гладил по волосам.

– Все кончилось, – сказал он.

Все кончилось, сказал он себе, хотя еще и не мог в это поверить.

Потом Клеа подняла на него глаза, и они посмотрели друг на друга, словно узнавая заново. Лорис понял смысл этого взгляда. Она просила у него прощения за то, что бросила его в тяжелый момент, и за то, что усомнилась в нем. Мартини кивнул, и оба поняли, что он все простил.

– Поехали домой, – сказал учитель.

Все сели в «мерседес» Леви. Адвокат устроился спереди рядом с водителем, а они трое – на заднем сиденье. Им удалось улизнуть от репортеров, выйдя через запасной выход. Но когда машина с тонированными стеклами выехала на улицу, впереди ее ожидало очередное скопление телекамер и лес микрофонов, за которым толпилось порядочное количество любопытных.

На лицах Клеа и Моники промелькнул страх: они боялись, что, как еще совсем недавно, попадут в настоящую осаду и им снова не дадут жить. Но Леви успокоил их, повернувшись к ним с переднего сиденья:

– Отныне все будет по-другому. Смотрите…

И действительно, едва толпа увидела, как машина свернула на аллею, ведущую к дому учителя, раздались аплодисменты. Кто-то стал выкрикивать что-то ободряющее.

Леви вышел из машины первым и распахнул заднюю дверцу, чтобы семья Мартини, наконец снова соединившаяся и счастливая, предстала перед фотографами и операторами. Клеа вышла за ним, потом показалась Моника, а последним – учитель. Аплодисменты и приветственные крики нарастали, и семья была в полной растерянности: такого они не ожидали.

Мартини огляделся вокруг. Вспышки фотоаппаратов, направленных прямо на его усталое лицо, слепили глаза, но он все же разглядел лица соседей. Были среди них и Одевисы в полном составе, и глава семьи, оболгавший его на телевидении всего несколько недель назад, теперь старался привлечь его внимание и поздравить с возвращением. Учитель даже не подумал о том, сколько лицемерия в этой сцене, он предпочел показать, что ни на кого не держит зла, и приветственно помахал рукой собравшимся.

Войдя в дом, Мартини сразу устремился к дивану. Он устал, у него болели ноги, очень хотелось сесть. Моника подала ему руку и придержала за талию. Потом помогла устроиться поудобнее, подставила под ноги скамеечку и сняла с него ботинки. Такой заботы и нежности он от дочери не ожидал.

– Принести тебе что-нибудь? Чая, печенья?

Он погладил ее по щеке:

– Спасибо, милая, мне и так хорошо.

Клеа, напротив, была чрезвычайно активна:

– Я пойду приготовлю обед. Вы пообедаете с нами, адвокат?

– Непременно, – ответил Леви, поняв, что отказаться не может.

Когда она ушла на кухню, он обратился к клиенту:

– После обеда нам с вами надо будет обсудить важные вопросы.

Мартини догадался, о чем юрист поведет речь, и ответил:

– Разумеется.

Он уже несколько дней не выходил из проклятого гостиничного номера в Авешоте. Ему пришлось распаковать чемоданы и пребывать «в распоряжении властей». Эта формулировка, которую придумала Майер, была великолепна, ибо означала все и одновременно ничего. Его не могли арестовать, потому что следствие по его делу еще не закончилось. И уехать отсюда он тоже не мог, потому что прокурор в любой момент могла вызвать его на допрос. Фогель не боялся, что ситуация переменится необдуманно быстро. Фальсификация улики, повлекшая за собой тюремное заключение Мартини, на данный момент являлась всего лишь гипотезой, доказать которую будет трудно. Официальная версия гласила о случайно допущенных неточностях при сборе улик. Однако, учитывая дело Дерга, этот эпизод должен был положить надгробную плиту на карьеру спецагента.