Марио Пьюзо - Крестный отец

Осторожным движением Вито Корлеоне вытянул из пиджачного кармана убитого пухлый бумажник и сунул себе за пазуху. Потом перешел на другую сторону улицы к пустующему складу, выбрался черным ходом на задний двор и по пожарной лестнице влез на крышу. Оттуда он огляделся. Тело Фануччи все так же лежало мешком в дверях подъезда, но улица оставалась безлюдной. В доме открылось окно, потом второе, из них темными пятнами высунулись головы, но лиц было не видно, — а значит, и его лица никто не разглядел. Да и не пойдет никто из здешних доносить в полицию. Фануччи мог так и пролежать до утра — разве что полицейский, совершая ночной обход участка, наткнется на его труп. А из жильцов никто по собственной воле не сунется навлекать на себя подозрение и высиживать на допросах. Позапирают двери и прикинутся, будто ничего не слышали.

Теперь ему не было надобности торопиться. По крышам Вито вернулся к чердачному люку своего дома и сошел вниз по лестнице. Открыл дверь своей квартиры, вошел и заперся изнутри. Он вывернул бумажник убитого: сверх семисот долларов, полученных от него, на стол выпали несколько бумажек по одному доллару и одна пятерка.

В кармашке для мелочи оказалась старая золотая монета достоинством в пять долларов — вероятно, талисман. Если Фануччи и был в самом деле богатым гангстером, то при себе свои богатства не носил, это уж точно. Пока что подозрения Вито подтверждались.

Он знал, что должен отделаться от бумажника и от револьвера, — уже тогда у него хватило ума сообразить, что золотой трогать не надо. Он опять вылез на крышу, перебрался через три-четыре конька и бросил бумажник в один из дворов-колодцев. Потом высыпал из барабана патроны и хватил стволом револьвера о конек кровли. Ствол не поддавался. Тогда он взялся за ствол и саданул рукояткой по краю дымовой трубы. Рукоятка треснула. Вито ударил еще раз, и револьвер развалился надвое. Он швырнул рукоятку в один колодец, ствол — в другой. Они не стукнулись оземь, пролетев пять этажей, а беззвучно утонули в рыхлых кучах мусора. Утром из окон накидают еще и, бог даст, накроют все с верхом… Вито повернул назад.

Его слегка трясло, но он полностью сохранял самообладание. Опасаясь, что на одежду могли попасть брызги крови, он переоделся, кидая все, что снимал с себя, в оцинкованное корыто, в котором его жена стирала белье. Достал щелок, кусок грубого хозяйственного мыла, замочил вещи и каждую в отдельности долго тер над раковиной на железной стиральной доске. Корыто и раковину выскреб после со щелоком и мылом. Отыскал в углу спальни узел стираного белья и увязал вперемешку с ним свои вещи. Затем надел чистую рубаху, штаны, спустился вниз и подсел к жене, которая болтала у дверей с соседями, приглядывая за сыновьями.

Потом оказалось, что все эти предосторожности были излишними. Труп обнаружили на рассвете, но никто и не думал вызывать Вито в полицию. Мало того — в полиции, к его изумлению, вообще не дознались, что накануне вечером Фануччи приходил к нему. А он-то рассчитывал, что обеспечит себе алиби, если люди увидят, как Фануччи выходит от него… Позже ему стало известно, что в полиции были только рады избавиться от Фануччи и не особо рвались установить, кто его застрелил. Просто решили, что это семейные разборки между членами одной банды, и допросили для порядка хулиганов, имевших в прошлом приводы за жульнические махинации, грабежи и насилие. Вито ни в чем таком замешан не был, и о нем даже не вспомнили.

Да, полицию он одурачил, но это не означало, что он одурачил своих дружков. Первую неделю Пит Клеменца и Тессио обходили его стороной, вторую неделю тоже… Потом как-то под вечер зашли к нему. Держались оба с нескрываемой почтительностью. Вито Корлеоне встретил их вежливо, невозмутимо, налил им вина.

Первым заговорил Клеменца.

— Никто не доит лавочников на Девятой авеню, — вкрадчиво сказал он. — Никто не взыскивает с игорных притонов и подпольного тотализатора в нашем квартале.

Вито перевел твердый взгляд с одного на другого и не отозвался. Тогда заговорил Тессио.

— Можно бы прибрать к рукам клиентуру Фануччи, — сказал он. — Будут платить.

Вито Корлеоне поднял плечи.

— Но я тут при чем? Эти дела не по моей части.

Клеменца хохотнул. Даже в молодые годы, не отрастив еще себе необъятного чрева, он похохатывал, как толстяк.

— А как поживает револьвер — помнишь, я тебе давал, когда мы снаряжались чистить грузовик? — сказал он. — Раз тебе больше не понадобится, может, вернешь?