Марио Пьюзо - Крестный отец

За пять лет службы в нью-йоркской полиции он сделался одним из самых грозных стражей порядка в городе. И слыл едва ли не самым честным. Но только следил он за соблюдением порядка на свой, особый манер. Нарушителей он ненавидел, как личных врагов, и, заметив, как компания хулиганов где-нибудь на углу пристает вечером к прохожим, принимал быстрые и решительные меры. Пользуясь своей феноменальной силой, применял к ним методы физического воздействия, не всегда умея соразмерять их с масштабами самого проступка.

Раз вечером, на западной стороне Центрального парка, он выскочил из патрульной машины, чтобы разобраться с шестеркой шалопаев в шелковых черных пиджаках. Его напарник, зная Нери, не захотел ввязываться и остался сидеть за баранкой. Шестеро ребят, все лет под двадцать, останавливали прохожих, выпрашивая у них закурить — с угрозой в голосе, как свойственно их возрасту, а впрочем, не причиняя никому телесных повреждений. Девушек, проходящих мимо, приветствовали непристойными жестами с намеком на «французский» способ любви.

Нери выстроил шпану вдоль каменной стенки, отделяющей Центральный парк от Восьмой авеню. Смеркалось, но Нери постоянно носил при себе тяжелый карманный фонарь, свое излюбленное оружие. Ему еще не случалось вытаскивать из кобуры пистолет, в этом не возникало необходимости. Лицо его в минуты гнева становилось звероподобным и в сочетании с полицейской формой повергало рядового хулигана в трепет. Сегодняшние не представляли исключения.

К первому, в черном шелковом пиджаке, Нери обратился с вопросом:

— Как звать?

Юнец пробормотал ирландскую фамилию. Нери бросил ему:

— Вон с улицы! Попадешься еще раз на глаза, изувечу. — Он взмахнул фонарем, указывая вдаль, и парень торопливо зашагал прочь.

Тем же порядком Нери объяснился со вторым и третьим. И отпустил их. Но четвертый назвал итальянскую фамилию, сопроводив свой ответ заискивающей улыбочкой и как бы заявляя права на некую общность с Нери. Итальянское происхождение Нери угадывалось безошибочно. На этом четвертом Нери остановил на миг свой взгляд и спросил, хоть это было и без того очевидно:

— Ты итальянец, что ли?

Мальчишка, почувствовав себя уверенней, продолжал скалить зубы. И тут Нери со страшной силой хватил его фонариком по лбу. Паренек рухнул на колени. Из рассеченного лба хлынула кровь, заливая ему лицо. Рана, впрочем, была лишь поверхностная.

— Щенок паршивый, — грозно проговорил Нери. — Ты же всех итальянцев позоришь. Мараешь наше доброе имя. Вставай давай. — Он пнул юнца в бок, не слишком сильно, но чувствительно. — Вали домой и кончай ошиваться на улице. И чтоб я больше не видел тебя в этом пиджаке. В больницу загремишь. Ну, пшел домой. Скажи спасибо, что не я твой отец.

Возиться с двумя последними Нери счел излишним. Дал каждому под зад ногой и крикнул вслед, чтобы носу не показывали из дому в этот вечер.

Проделывалось все это при подобных столкновениях с таким проворством и ловкостью, что никто не успевал вмешаться, он никогда не собирал толпы. Молниеносно делал свое дело, захлопывал за собой дверцу патрульной машины — и его напарник нажимал на газ. Бывало, конечно, что нарушитель попадался норовистый — пытался оказать сопротивление или даже хватался за нож. Такому можно было лишь посочувствовать. Нери мгновенно, с сосредоточенной жестокостью, избивал его в кровь и швырял в патрульную машину. Его сажали под арест и предъявляли обвинение в нападении на представителя власти. Чаще, правда, приходилось сначала ждать, пока нарушителя порядка выпишут из больницы.

Со временем Нери перевели на участок, где находится здание Организации Объединенных Наций, — за то, главным образом, что он не выказывал должного уважения сержанту своего участка. Сотрудники ООН, пользуясь дипломатической неприкосновенностью, загромождали, в нарушение установленных полицией правил, все близлежащие улицы своими лимузинами. Нери жаловался начальству, но ему велели смотреть на это безобразие сквозь пальцы и не поднимать волну. Однажды вечером из-за поставленных как попало машин целая улица сделалась непроезжей. После полуночи Нери достал из патрульной машины свой увесистый карманный фонарь и, вооружась им, двинулся по улице, круша направо и налево лобовые стекла. На починку лобового стекла, будь ты хоть самый высокопоставленный дипломат, уйдет никак не меньше нескольких дней. В полицейский участок хлынули жалобы и требования защитить владельцев автомашин от подобных актов вандализма. Еще неделю разлетались вдребезги лобовые стекла, пока в участке мало-помалу не докопались до истины. Альберта Нери перевели в Гарлем.