Эд Макбейн - Часовые свободы

Я боюсь, подумала она в который раз. И тут же приказала себе мысленно: сейчас же прекрати! Думай о чем-нибудь другом.

Кошки, должно быть, тоже умирают с голоду?..

Всегда было чертовски темно в том доме на берегу, но ей нравилось там по ночам, когда он ее обнимал.

Вот и здесь, в офицерской кают-компании, он тоже держал ее в своих объятиях... Кажется, как давно это было! Они стояли прильнув друг к другу, занавес был опущен, кругом темнота и тишина.

«Я хочу пойти с тобой», — сказала она ему.

«Нет, ты останешься здесь! Если что-нибудь пойдет не так...»

«...Не хочу, чтобы ты был...»

«...то здесь ничего не случится».

Она не видела его лица в темноте. И лишь чувствовала на себе его руки и рядом его тело, плотно прижатое к ее телу: точно так же он обнимал ее и прижимался к ней, когда они лежали в постели в том доме на берегу, а вокруг была такая же темнота. Все это вполне могло происходить в доме на побережье, в ее спальне с жалюзи на окнах, выходящих на вымощенное плитами патио: все это могло случиться и в задней комнате управления порта — такие ночи там тоже не были редкостью, — тогда она была слегка навеселе после выпитого вина, и он говорил, что любит ее. Да, эта ночь на корабле могла бы ничем не отличаться от остальных, но она отличалась... эта ночь! Отличалась!

В его голосе появилось что-то странное, заметила она.

«Я не знаю, переживем ли мы эту ночь» — так сказал он.

В каюте было темно и тихо. Его губы — возле ее уха, и он говорил шепотом:

«Даже сама мысль выйти отсюда — пугает меня. Я даже не знаю, получится ли у меня что-нибудь. Весь план в целом...»

Он покачал головой. Она же не сказала ничего в ответ.

«Хорошо бы, чтобы кто-нибудь сделал это за меня. Я же хочу одного — остаться здесь, в темноте, держать тебя в своих объятиях и не шевелиться — никогда! Не желаю выходить отсюда, нападать на кого-то из засады и даже убивать, если понадобится, а такое вполне может случиться».

Она все еще молчала. Он дрожал — она чувствовала дрожь во всем его теле, прижатом к ее телу, но ничего не говорила и не делала. Словно окаменела.

«Я не хочу выходить отсюда», — повторил он.

«Я знаю», — наконец вырвалось у нее.

По-прежнему стояла тишина.

«Саманта?»

«Да?»

Он вздохнул.

«Как бы я хотел остаться в стороне от всего! — Он снова вздохнул. — Я приду за тобой, — пообещал он. — Сразу же после того, как мы передадим сообщение, я вернусь».

Последовало молчание.

«Саманта, я не знаю, что нас здесь ожидает».

«А я тем более».

«Будь что будет! Я люблю тебя!»

«И я люблю тебя, Люк!»

«Жди меня», — промолвил он и вышел.

Она не видела в темноте свои часы на руке. И тревожилась за своих кошек. Тревожилась за Люка, а потом ей пришла вдруг в голову мысль, что, возможно, она беспокоится только о себе. Но тут же возразила сама себе, напомнив, что любит его, что он совершает отважнейший поступок, выступая против целого корабля фанатиков. Да, он действительно храбрый и ответственный человек. Затем она сказала себе, что ненавидит его за то, что он оставил ее здесь одну, в темноте, отправившись выполнять свою безнадежную миссию. Они непременно убьют его, а потом найдут и ее и убьют тоже. Он просто глупец!..

Она беспокоилась — который теперь час?

Ей опять послышалось какое-то подозрительное движение, но какое?

Шаги?

Она затаила дыхание: кто-то спускался по трапу; создавалось такое впечатление, что это кто-то посторонний. Она начала считать шаги: шесть, семь, восемь — теперь они слышались уже на палубе. Она ждала. Тишина. Услышала, как открывается дверь. Кто-то входил в корабельный офис. Вспыхнул свет.

— Есть здесь кто-нибудь? — спросил мужской голос.

— Нет, — последовал чей-то ответ.

И опять тишина. И шаги. Она думала, что вот-вот с ней случится обморок. Ей с трудом удавалось сдерживать дыхание, и она была уверена, что лишится чувств, едва кто-то отдернет занавес.

— Она должна быть где-то здесь, — предположил первый мужчина.

Они сейчас вплотную подошли к ней. Она забилась в угол на самом краешке сиденья, перепуганная и вся собравшаяся в комочек, едва дыша, почему-то вспоминая, что Люк говорил о том, что хотел бы, чтобы на его месте оказался кто-то другой, что не хочет нападать из засады и, возможно, даже убивать, и о том, как ему не хочется выходить отсюда.

Но он все же ушел.

Чувствуя, как липкий комок подкатился к горлу, она соскользнула с сиденья и впотьмах начала шарить вокруг себя в поисках чего-то режущего — ножа, стеклянной посуды, которую могла бы разбить и использовать потом острый кусок стекла в качестве оружия, как вдруг занавес резко отдернулся.