Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла

– Что же получается, у вас лефортовские окрестности вызывают повышенный аппетит, так что ли? – поразился Господин Радио, когда Таборский закончил свой очень путаный рассказ, который хориновцы много раз прерывали вопросами, замечаниями о том, что они ничего не понимают, что им вообще не понятно, для чего Таборский теперь обо всем этом рассказывает.

– Получается, что так… Скажите, такое бывает, чтобы от омерзения хотелось есть? – спросил Таборский в свою очередь.

– От омерзения? Хотелось бы есть?! – поразилась женщина-фельдшер. – Вот это да! Очень странный ход мыслей! Я бы сказала наоборот – от омерзения пропадает аппетит. Лично у меня всегда бывает только так. Если я испытываю от чего-то чувство омерзения, то, уж конечно, мне долго не захочется есть. Аппетит пропадет надолго. И только когда я некоторым образом смогу отвлечься от своего омерзения, он сможет вновь восстановиться. По-моему, это естественно.

– А мне кажется наоборот, сначала человек испытывает омерзение. Но он понимает, что это омерзение нельзя никак, никоим образом в данный момент преодолеть. То есть у него нет совершенно никакого выхода. Но человек же прост, примитивен, глуп, как та самая деревяшка, на которой разделывают для шашлыка мясные туши. Поэтому, чтобы уберечь мозг от этой депрессии, тут же возникает сильное животное чувство, которое должно отвлечь от депрессии, – желание жрать, жрать много и все, что ни попадя, – проговорил Господин Радио.

– Фу! Какая мерзость! Много и все что ни попадя! – воскликнул учитель Воркута.

– Ну ладно. Давайте не будем спорить, – вмешалась женщина-шут. – Во всех случаях господин Таборский, с которым нам довелось сегодня вечером таким необычным образом познакомиться, хочет есть. И мы должны предоставить ему все шансы сделать это наилучшим образом. Это наш человеческий долг! Где мы можем порекомендовать ему поесть поблизости?

Тут к ним подошел Журнал «Театр» (человек, который находясь на репетиции в школьном классе постоянно читал статью в журнале «Театр» за какой-то лохматый год, посвященную проблемам художественной самодеятельности). Он раскрыл какую-то книжицу и, проговорив: «Поблизости работает очень много предприятий общественного питания», принялся зачитывать:

«Рестораны

«Азербайджан» – ул. Бакиханова, 1,

«Араз» – ул. М.А. Алиева, 138,

«Баку» – ул. Малыгина, 12,

«Дружба» – парк им. Кирова,

«Гек-Гель» – ул. Гаджибекова, 16,

«Интурист» – пр. Нефтяников, 63,

«Метро» – ул. Низами, 16,

«Мугань» – пр. Ленина, 224-й квартал,

«Новбагар» (восточные блюда) – пр. Кнунянца, 4,

«Ширван» – ул. Низами, 28,

«Спорт» – ул. Инглаб (напротив главного входа стадиона им. Ленина),

«Южный» – пр. Кирова, 4,

Бакинский железнодорожный ресторан – станция Баку-пассажирская.

– О! Какая прелесть! – воскликнул учитель Воркута, который тоже был в этом зальчике вместе с остальными хориновцами. – Я представляю себе, я воображаю не очень чистые и без всяких особых интерьеров грязненькие рестораны не первого разряда. В них достаточно грязные скатерти и не слишком вежливые, несимпатичные и немолодые официанты. Наоборот – официанты не молоды и выглядят грязновато!

– Дальше! Дальше! Давайте читать список дальше, – воскликнул Журнал «Театр». – Я продолжаю.

Он действительно продолжил чтение:

– Столовые (в центре).

– О, столовые – это самое замечательное! Это самый низкий уровень, это самая дешевизна! – вновь, изображая огромную радость, воскликнул учитель Воркута.

– Подождите-подождите! Вот это, пожалуй, самое главное здесь слово… – прервала его женщина-шут.

Остальные хориновцы вопросительно посмотрели на нее.

– Это я так, просто отметила, – проговорила женщина-шут, ничуть не смутившись. – Итак, продолжайте, оглашайте список.

– Я продолжаю! – объявил Журнал «Театр» и действительно продолжил чтение:

«№ 2 – ул. Мясникова, 12,

№ 3 – ул. Малыгина, 2,

№ 5 – пр. Нефтяников, Дом правительства,

№ 6 – ул. 28 апреля, 6,

№ 14 – ул. Шаумяна, 58», – перечислял он.

– Стоп! У вас все? – спросила женщина-шут.

– Нет, – растерянно проговорил Журнал «Театр». – Еще № 15 – ул. Шаумяна и № 21 – ул. Караганова, 11.

– Но теперь-то все? – женщина-шут разговаривала с Журналом «Театр» таким тоном, словно она разговаривает с ребенком.

– Итак, – продолжила она, не дожидаясь утвердительного ответа с его стороны. – Самое главное во всем этом столовском деле – это дешевизна. Ведь что надо человеку, если он целый день ничего не ел, ужасно, просто до осатанения хочет жрать, так что жратва мерещится ему на каждом углу и он даже делает из этого какие-то глубокомысленные выводы? Такому человеку надо, чтобы еды было много и она была не дорогой, а, напротив, очень дешевой и чтобы не надо было разводить из процесса еды всяческих церемоний. Ну, я имею в виду, как это бывает при походе в ресторан: прийти в хорошем костюме, сделать заказ, стесняться, если человек стеснительный, мучиться, достаточно ли хорошо он одет, ждать, пока чопорный официант принесет заказ… К тому же, если человек приехал из Воркуты, этого нищего края, где давно нет работы и зарплаты, а только закрытые шахты и лагеря для всяких мошенников, воров и убийц, то у него и с деньгами – не так, чтобы здорово. Таким образом, самое главное слово, про которое я сказала, – это дешевизна! И ничего, что там грязновато и не такой уж и сервис! Главное, чтобы вы не отравились! Ну уж я надеюсь, что вы все-таки не отравитесь.