Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла

Начали раздаваться возгласы:

– Театр «Хорин»?! Что это за театр «Хорин»? Никогда не слышали! Невероятно!.. Кто-нибудь может рассказать что-нибудь про этот «Хорин»?

Сначала робко, а потом все больше и больше, стали вспыхивать в зале фотографические вспышки, кто-то побежал фотографировать еще раз труп Совиньи, который и без того уже был несколько раз сфотографирован присутствовавшими на премьере фотографами нескольких центральных газет.

– Впрочем, почему я так уверен, что мы поднялись на эту прославленную и профессиональную сцену в последний раз? – продолжал свою вдохновенную речь пламенный преобразователь эмоций Господин Радио. – Да, мы думали, что хориновская революция провалилась и нет шансов, что она победит. У нас не было пьесы, но вот вам и готовый сюжет для нашей пьесы!.. Все, что мы видели сегодня, все, что мы пережили сегодня, все, что происходило с нами сегодня, – и есть готовая пьеса для нашего театра «Хорин»… Надо только найти исполнителя на роль Томмазо Кампанелла… История написана! И теперь я, режиссер театра «Хорин» и революционер в хориновских настроениях Господин Радио, предлагаю вам, господин Лассаль, осуществить ее совместную постановку на этой сцене. Ваш театр и наш «Хорин». А что, чем черт не шутит?! Тем более что вы и так, через старуху Юнникову, обещали нам помочь.

– Бамбук прорастает! Бамбук прорастает! – с мукой в голосе продолжал тем временем повторять Томмазо Кампанелла.

– Я так же обращаюсь ко всем представителям театрального мира, которые находятся сейчас в этом зале: мы, хоринов-ские революционеры, с радостью рассмотрим любое предложение о сотрудничестве. Я даже уже знаю название нашего будущего спектакля: «Дело Томмазо Кампанелла»… Завтра мы играем это в «Новом театре у микрофона»!.. Старуха Юнникова нам все устроит, старуха Юнникова теперь с нами, – последнюю фразу Господин Радио сказал повернувшись к уже поднявшимся на сцену самодеятельным актерам театра «Хорин».

– Юнникова мертва!.. Это был розыгрыш… – раздалось из зала.

Господин Радио повернулся на голос и увидел Таборско-го, который стоял в дверях, что вели из портретного фойе в зал.

Только Таборский хотел сказать еще что-то, как, оттолкнув его, в зал влетел человек, за ним – несколько милиционеров. У самой сцены они повалили этого человека на пол, принялись скручивать руки.

– А, черт, больно! Отпустите! – застонал человек, которого поймали милиционеры.

– Второй, второй – ушел! – закричал один из крутивших руки милиционеров другим милиционерам, которые появились в дверях следом за теми, что теперь вязали человеку руки. – Скорее за ним! Догоните и поймайте его!

Милиционеры поставили пойманного беглеца на ноги. Это был Жора-Людоед.

Один из милиционеров, которые появились в дверях, сказал тем милиционерам, что держали Жору-Людоеда:

– Второго сбила машина. Пытался бежать!..

– Жак… Лихой был человек! – устало проговорил Жора-Людоед.

Жора-Людоед обвел глазами зал, потом посмотрел на сцену, увидел Томмазо Кампанелла, проговорил, глядя на Том-мазо Кампанелла, которого держали за руки матросы:

– Да-а, Томмазо Кампанелла, после этой истории мы стали с тобой как родные!.. Буду искренне рад пообщаться с тобой в тюрьме. Надеюсь, свидимся!..

– Бамбук прорастает! – вновь застонал Томмазо Кампанелла.

– Уверен, – проговорил Господин Радио, – Томмазо Кампанелла и в тюрьме станет бороться за победу хориновской революции в настроениях.

– Бамбук прорастает! – простонал Томмазо Кампанелла. Кто-то наконец сообразил дать занавес…