Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла

– Это прекрасная формула: провел ночь и наутро – переехал в другое место!.. Так можно очень прекрасно избавляться от Лефортово! – продолжал радоваться Паспорт-Тюремный. – Нет!.. Это действительно прекрасная формула! Это формула, осуществить которую может лишь гуляка и гастролер: провел в Лефортово ночь и наутро переехал в другое место. А можно и не на утро, а той же ночью. Переехал той же ночью из Лефортово в какое-нибудь другое место. Например, в театр или в аэропорт. А потом через несколько часов, побывав за эти несколько часов на замечательной театральной постановке или, скажем, проехавшись за эти несколько часов по нескольким европейским странам, набравшись феерических и ярких впечатлений, вернулся обратно в Лефортово. Будет ли тебя, Томмазо Кампанелла, угнетать Лефортово, если ты проводишь в нем всего несколько часов между многочасовой поездкой по нескольким европейским странам и посещением блестящей театральной премьеры, а?! Полагаю, что нет. Наоборот, тебе даже понравится в Лефортово. Здешние места покажутся тебе оригинальными. Они не успеют тебя огорчить, поскольку твое пребывание в Лефортово будет слишком коротким. К тому же в эти несколько часов Лефортово будет укрыто темнотой, как одеялом. А под одеялом недостатков совсем не видно! Нет, лучше формулы гуляки и гастролера для Лефортово и придумать ничего невозможно!.. Ура! Я расширил твою, Томмазо Кампанелла, теорию революции в хориновских настроениях. Да здравствует формула гуляки и гастролера – формула Лефортово!.. Ну что ж, я предлагаю тебе осуществить эту формулу прямо сегодня ночью, – проговорил Паспорт-Тюремный после некоторой паузы. – Если у нас есть три-четыре часа, то мы могли бы объехать несколько европейских стран. Скажем, промчаться по Берлину, Парижу и Лондону с заездом в Антверпен и Стокгольм. У меня, знаешь ли, еще со вчерашнего дня осталось в Стокгольме одно дело. Ну как, согласен? Домчу тебя мигом!

– Ха! Ты что, черт?! – поразился Томмазо Кампанелла. – Помнится, у Гоголя в «Сорочинской ярмарке» черт возил молодого казака на себе по воздуху в Санкт-Петербург…

– Ну зачем же так грубо?! – обиделся Паспорт-Тюремный.

– Значит, ты можешь унести меня из этого проклятого Лефортово в мир блеска?! – продолжал удивляться Томмазо Кампанелла. – Нет. Не может быть, чтобы было такое везение! Вот мы решили, что разбойничий люд, как говорил Нечаев, – это самый свободный человек в России. И сразу – черт. Нет, в такое везение я поверить не могу. Нет… Санкт-Петербург – это, действительно, не годится. Не современно. По нынешней ситуации – там, хоть и здорово, а и поблестящей города найдутся. Нынче границ нет. Нынче весь мир – как одна квартира. Блеск, пожалуй, сейчас, действительно, самый сильный в Европе. Конечно, в Северной Америке и Японии – тоже. Но до туда полсуток лету. А то и больше – я точно не знаю. Полсуток. Нет. Боюсь, ты умаешься! Европа тоже подойдет. И до Европы ближе.

– Во-первых, при всей моей симпатии к тебе, Томмазо Кампанелла, я не собираюсь возить тебя никуда на закорках, – заметил Паспорт-Тюремный. – Для переездов из страны в страну существуют такие рыбины, которые плавают в небесном океане. Называются они самолеты. А во-вторых, я не черт, а Паспорт-Тюремный. Хочешь, пойдем в церковь и там я перекрещусь у алтаря, чтобы ты окончательно убедился в том, что я не черт, а твой самый лучший друг.

– В церковь? Забавно!.. Давай зайдем, – согласился Томмазо Кампанелла.

Через какое-то время Таборский, что направился к вешалке, на которой к тому моменту уже висело его пальто, увидел (а многие из остальных хориновцев, которые хоть и были в зале, настолько увлеклись «репортажем» «Юнниковой», что совершенно не смотрели по сторонам и ничего не увидели), что как раз в эту секунду от вешалки отходит повесивший на нее свою яркую куртку некий молодой мужчина, что появился в «Хорине» явно за компанию с Томмазо Кампанелла, стоявшим тут же рядом.

Сам Таборский вернулся в «Хорин», потому что забыл здесь свой чемоданчик-дипломат. Дело в том, что после его поспешного ухода Журнал «Театр» на всякий случай унес чемоданчик в дальнюю каморку, и Таборскому пришлось сильно понервничать и даже от этого вспотеть, прежде чем этот любитель почитать давнишние статьи про художественную самодеятельность отвлекся от радиомоста и сообразил, что Таборский ищет в зальчике «Хорина» именно припрятанный им, Журналом «Театр», чемоданчик-дипломат, и принес его из каморки из-за сцены.