Глеб Соколов - Дело Томмазо Кампанелла

– Ну что, будут ли какие-нибудь пожелания? – деловито осведомился Паспорт-Тюремный. – Неплохо бы прошвырнуться куда-нибудь. Правда, денег нет. Но это для нас с тобой не такая уж и большая проблема.

– Не такая уж и большая проблема?!.

– Ну да. Что мы, без рук, что ли? Нужны деньги – украдем.

– Не-е, знаешь что… – замахал руками Томмазо Кампанелла. – Шутки – шутками, а я не преступник. Я много чего за сегодняшний вечер наговорил, но я не преступник. На преступление я идти не готов.

– Подожди, так ты что же, не будешь воровать? – искренне изумился тот, что представился Паспортом-Тюремным.

– Нет… Понимаешь, я, как бы это тебе сказать… Все готов взять… Все атрибуты воровской жизни… Кроме преступления!.. Антураж, настроение – все!.. Но воровать – нет, – пояснил Томмазо Кампанелла.

– Ну ничего!.. Не волнуйся… Мы тебя все равно посадим! – спокойно заключил Паспорт-Тюремный.

– За что? – на этот раз пришел черед изумляться Томмазо Кампанелла. Как тон, так и атмосфера этого разговора наводила его на подозрения, что все это вовсе не розыгрыш.

– По ошибке, – ответил Паспорт-Тюремный. – От судьбы не уйдешь. Когда нет никаких прямых поводов, остается еще такая причина, как ошибка. Но, надеюсь, что до этого не дойдет. С твоими мыслями и настроениями не вляпаться в конце концов в какое-нибудь незаконное дельце и не угодить за решетку чрезвычайно трудно. Так что ты не волнуйся, посещение тюремного здания тебе обеспечено.

– Да нет уж, я постараюсь этого избежать, – проговорил Томмазо Кампанелла.

– Да это ясно, – с пониманием отнесся к намерению Томмазо Кампанелла Паспорт-Тюремный, – там, конечно, не сахар. Вот тут сейчас, знаю, один мой знакомый за решеткой парится. Сидит он в «Матросской тишине» (СИЗО-48М). Двое суток их вместе со всеми продержали в сортировочных камерах группами по 50-70 человек. Затем разбросали по камерам. Он попал в общую камеру № 131, в которой находилось 120 заключенных. Камера рассчитана на 30. Здесь сущий ад: духота, теснота, нары в два яруса с грязными вшивыми матрасами. Спят вповалку по три смены. Его место находится на верхних нарах, для лежания – полоска 15 сантиметров, рядом на узкой площадке лежат еще 8-9 человек. Трудно не только лечь, невозможно повернуться. На матрасах ползают вши, блохи и клопы – полный букет. Бегают мыши, огромное количество тараканов. Кругом грязь и вонь, туалет один на всю камеру. Кормят баландой, крупа на воде, иногда дают картошку и перловку, на день пайка хлеба – треть батона, и все. Один час – прогулка, где люди также стоят на маленькой, как камера, площадке под колючим небом в решетку. Чувствует он себя очень плохо, болит сердце, отекли ноги и лицо, не спит уже седьмые сутки (по один-полтора часа, не больше). Там много больных: туберкулез, чесотка и прочая зараза гуляет по всей тюрьме и в их камере. Санчасть практически отсутствует. Беспредел полный. Лучший его друг там – убийца четырех человек, бывший «афганец».

– Кошмар! – искренне сказал Томмазо Кампанелла.

– Но ты не волнуйся, если ты меня кому-нибудь не уступишь, то я найду обязательно какой-нибудь способ освободить тебя оттуда. Я буду верен тебе, Томмазо Кампанелла. Уж очень ты мне нравишься со всеми этими твоими рассуждениями!

– Так что же, значит, это не розыгрыш? Значит, ты на самом деле – материализовавшийся тюремный паспорт? – восхищенно спросил Томмазо Кампанелла.

– Ну да! Конечно! – радостно подтвердил Паспорт-Тюремный. – Я – тот самый тюремный паспорт, про который говорил тебе нищий Рохля. Со мной твоя жизнь в момент превратится именно в такую, о которой ты и мечтал. Что там твоя революция в лефортовских настроениях! Революция в настроениях – это ерунда по сравнению с жизнью обладателя тюремного паспорта.

– Ну ты это брось! – Томмазо Кампанелла посуровел. – Революцию в лефортовских настроениях я никому трогать не дам!.. Это для меня святое.

Паспорт-Тюремный только посмеялся. Заметил негромко:

– А ведь еще совсем недавно ты говорил, что Лефортово совершенно ни в чем не виновато.

– Не виновато, – согласился с ним Томмазо Кампанелла. – Это я так, по старой привычке про лефортовские настроения. Вообще-то, я хотел сказать, что хориновскую революцию в настроениях я никому трогать не дам. Ну а Лефортово, конечно, ни в чем не виновато. Разве только в том, что оно Лефортово.

– Конечно, старина! – вкрадчивым голосом проговорил Паспорт-Тюремный, беря Томмазо Кампанелла под локоток. – Лефортово здесь вообще ни при чем. Да и стоит ли тебе, такому замечательному и талантливому парню, который так бесподобно развил теоретическую базу революции в хориновских настроениях, зацикливаться на каком-то там поганом Лефортово, будь оно хоть трижды историческим районом? Все равно в нашем спектакле от него – никакого толка. Если хочешь знать, как я к этому Лефортово отношусь, то скажу тебе, что мне на это Лефортово – наплевать. Нет, я, конечно, много раз приезжал сюда темной ночью, ужинал в шашлычной. Потом ночевал здесь на блатхате и утром отправлялся в какое-нибудь другое место, искать работы. А что мне делать в Лефортово?! Здесь вообще ничего нет. Здесь нет ни аэропортов, через которые можно бежать в другие необыкновенные страны, ни театров, в которых играют на сценах красивые молодые актрисы, ни театральных импресарио, над которыми можно было бы поработать. Здесь – не центр моего действия! Здесь только переночевал и назавтра – в другое место. Провел ночь и наутро переехал в другое место! Да – вот это формула моего обращения с Лефортово, «формула Лефортово»! Какая прекрасная формула!.. – кажется, эта мысль очень понравилась Паспорту-Тюремному, потому что он даже прищелкнул пальцами от удовольствия: вот, мол, какой я молодец и какую замечательную мысль высказал!