Виктор Точинов - Темные игры

Врет , – убежденно подумал Славик, – как пить дать врет. Ничего ему вдова не дарила. Напилась хозяйка в лежку, а Зигхаль в кладовке пошарился, чем бы на опохмелку прибарахлиться…

Но, в общем, истории появления у него штуковины Славик поверил. С Сергеичем он был не знаком, тот ни разу не заглядывал в вагончик; но про его исчезновение знал понаслышке. Случалось, и не так редко, что постоянные и одинокие клиенты приемного пункта исчезали, а в их квартирах (для которых зачастую могло служить образцом чистоты и порядка жилище свиней, страдающих жестоким поносом) начинали хлопотать делавшие евроремонт рабочие… Уезжают в деревню , – думал в таких случаях Славик, не допуская в голову иных предположений, – продают квартирыи уезжают к родственникам в деревню… Но Сергеич исчез необычно, оставив жену и квартиру – и история Славику запомнилась…

Ну ладно, пора заканчивать. Темнеет, однако… Больше сегодня никто уже не явится, приучил, что по пятницам не засиживаюсь…

– Тяжелая больно, похоже, свинцом внутри залита, – сказал Славик без всякого уже азарта, просто из привычки поторговаться (свинец был значительно дешевле бронзы).

Но Зигхаль, стреляный воробей, не первый год зарабатывал на выпивку визитами в вагончик. Не говоря ни слова, он наклонился, поднял валяющуюся под ногами железку и с размаху ударил по пентаграмме – в вагончике раздался протяжный не то гул, не то звон. Звон был чистый, как у камертона, и, казалось, продолжался где-то в области ультразвука уже после того, как уши перестали что-либо слышать – Славик передернулся, ему показалось, что спинной мозг заколебался в унисон со штуковиной и продолжает вибрировать до сих пор. И опять возникли мысли о кладбище…

– Во-о! – Зигхаль торжествующе посмотрел на него. – Малиновый звон, а? Какой там свинец, небось еще и серебра подмешали, для звука-то…

И он снова замахнулся железкой. Славик остановил его резким жестом и стал рассчитываться. Через минуту Зигхаль торопливо удалился в сторону станции с пустым, сморщенным рюкзаком за спиной и бренчащими кошелками в руках, а Славик Зарубин стал полноправным владельцем штуковины.

И где же покойный (или таки живой?) Сергеич разжился деталькой-то? И частью чего она, собственно, была?

Славик, поднатужившись, снял с весов и прислонил к стене пентаграмму. Порылся в углу среди всякого барахла, извлек пилу-болгарку (дискстарый… долго корячиться придется…) и стал примериваться, как побыстрее распилить громоздскую штуковину, чтобы успеть к «Полю чудес», любимой своей передаче. Постоял, сжимая болгарку в руках и еще раз, гораздо подробнее, чем при Зигхале, осматривая непонятное приобретение.

Пентаграмма стояла у стены, тускло отсвечивая старой бронзой. Никаких надписей, рисунков или заводских клейм на ней Славик не заметил (правда, оставалась неосмотренной сторона, обращенная к грязному полу вагончика, но он был почему-то уверен, что она такая же ровная и гладкая…).

Не было на пентаграмме и следов крепления к ней других деталей. Ничего похожего на сварные швы, даже зачищенные и заполированные, в местах соединения сторон тоже не наблюдалось – конструкция была явно отлита целиком и не являлась частью чего-то большего – выглядела законченной, самодостаточной, даже совершенной. Больше того, несмотря на внешнюю простоту, она была просто красива…

Славик понял это, понял и то, что не хочет разрезать штуковину – и выключил вхолостую вращавщуюся болгарку.

Несколько раз на нынешней работе у него уже возникало такое чувство – и он припрятывал, а порой и уносил домой предметы совершенно непонятного назначения, про которые понимал только одно – разрезать и отправлять их в переплавку нельзя. В результате в невеликой трешке-распашонке Славика образовалась коллекция предметов, напоминающих на первый взгляд трофеи, вынесенные из какой-нибудь Зоны алчным сталкером, хватающим все попавшее под руку.

Но дважды Славик зарабатывал на экспонатах своего собрания куда как приличные деньги. А один раз ничего не заработал, но избежал весьма крупных неприятностей – штуку, разобрать которую Славик, по счастью, не стал пытаться, разыскивали очень серьезные люди из очень серьезной конторы – люди, взявшие с него подписку о неразглашении даже внешнего вида штуковины (он не хотел задумываться, чем бы кончилось, залезь он сдуру внутрь – но не подпиской, это точно). Эти же немногословные ребята сообщили, что жизнь Славика и его семейства рядом с той игрушкой была бы не слишком долгой и завершилась бы весьма скорым коллективным выездом в Песочную, в хоспис для безнадежных раковых больных…