Харлан Кобен - Не говори никому

Я скрестил руки на груди и ждал.

– В чем дело? Столько времени прошло, и вдруг?..

– Расскажи.

Ребекка старательно отводила глаза. Волосы ее совсем растрепались, закрыв пол-лица.

– Мне не хватает Элизабет, – неожиданно грустно сказала она. – И тебя тоже.

Я не ответил.

– Я звонила.

– Знаю.

– Хотела утешить тебя. Чем-то помочь.

– Прости.

Мне в самом деле стало стыдно. Ребекка так дружила с Элизабет! Пока мы не поженились, они вместе снимали квартиру. Я мог бы перезвонить ей тогда, поговорить или даже пригласить в гости, но…

Горе эгоистично.

– Элизабет говорила, что вы угодили в небольшую аварию, – начал я. – Она сидела за рулем и нечаянно отвлеклась. Это правда?

– Какая теперь разница?

– Есть разница.

– Какая?

– Чего ты боишься, Ребекка?

Теперь молчала она.

– Так была авария или нет?

Ее плечи внезапно ослабли, с них будто сняли какой-то невидимый и все же очень тяжелый груз. Глубоко вздохнув, Ребекка опустила голову:

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Тебя что, там не было?

– Вот именно. Ты тогда уехал, Бек, а она пришла ко мне однажды вечером, вся в синяках. Я спросила, что случилось, Элизабет рассказала про аварию и умоляла соврать, будто мы были вместе, если кто начнет интересоваться.

– А кто-нибудь интересовался?

Ребекка наконец-то подняла глаза.

– Я думаю, она имела в виду тебя.

Я попытался переварить услышанное.

– Так что же случилось на самом деле?

– Я не спрашивала. Да она бы и не рассказала.

– Вы не пошли к врачу?

– Элизабет не захотела. – Ребекка испытующе посмотрела на меня. – И все-таки я не понимаю. Почему ты заинтересовался этим именно сейчас?

«Не говори никому».

– Просто пытаюсь разобраться.

Она кивнула, хотя видно было, что не поверила. Да уж, лжецы из нас никудышные…

– Ты ее фотографировала?

– Фотографировала?

– Ее увечья. После аварии.

– О Господи, нет. Зачем?

Хороший вопрос. Я сидел и обдумывал его. Не торопясь.

– Бек?

– Да?

– Ты выглядишь ужасно.

– А ты нет.

– Я влюблена.

– Тебе идет.

– Спасибо.

– Он хороший человек?

– Самый лучший.

– Тогда он тебя заслужил.

– А как же!

Ребекка наклонилась и ласково поцеловала меня в щеку. На душе сразу потеплело.

– Все-таки что-то случилось, правда?

Наконец-то я мог ответить честно.

– Не знаю.

Шона сидела в шикарном офисе Эстер Кримштейн. Закончив говорить по телефону, Эстер положила трубку и сказала:

– Немногое удалось узнать.

– Его не арестовали? – спросила Шона.

– Нет. Пока нет.

– Чего они хотят?

– Насколько я могу предположить, Бека подозревают в убийстве жены.

– Бред какой-то! Он попал тогда в больницу и рыдал там, не переставая. Элизабет убил этот придурок Киллрой!

– Не доказано, – ответила Эстер.

– Что не доказано?

– Келлертон подозревался как минимум в восемнадцати убийствах. Сознался он в четырнадцати, доказать удалось двенадцать. Вполне достаточно. Я имею в виду – для пожизненного срока.

– Все уверены, что именно он убил Элизабет!

– Поправка: все были уверены.

– Все равно не понимаю. Как им только могло прийти в голову, что Бек…

– Не знаю. – Эстер закинула ноги на стол и потянулась. – Пока не знаю. Придется держать руку на пульсе.

– Это как?

– Во-первых, предположить, что твой друг под колпаком у ФБР. Они записывают его телефонные разговоры и так далее.

– Ну и что?

– Ничего себе «ну и что»!

– Он невиновен, Эстер. Пусть следят.

Эстер возвела глаза к потолку и покачала головой:

– Святая наивность!

– Почему, черт возьми?

– Да потому что они, если захотят, способны состряпать обвинение даже на основании того, что он ест яйца на завтрак! Передай ему, чтоб был осторожнее. И это не все. Фэбээровцы готовы землю рыть, чтобы посадить твоего Бека.

– Зачем?

– Не знаю, но у них явно зуб на него. И зубу этому восемь лет. Поэтому, выходит, они уперлись, а упертые ищейки – это самые мерзкие, беспринципные и попирающие все законы ищейки.

Шона выпрямилась в кресле, вспомнив о странных сообщениях от «Элизабет».

– Что? – спросила Эстер.

– Ничего.

– Не морочь мне голову, Шона.

– Я не твой клиент.

– Ты имеешь в виду, Бек что-то недоговаривает?

Шона застыла, пораженная новой идеей. Она прокрутила ее в голове и так и эдак, пытаясь сообразить, есть ли в ней смысл.

Смысл вроде бы был, хотя Шоне страшно хотелось, чтобы она оказалась не права.