Майкл Роботэм - Пропавшая

Али старается держаться в тени, но Даж подозрительно смотрит на нее.

– Кто вы?

– Это Али, – представляю я.

– Она очень смуглая.

– Мои родители из Индии, – объясняет Али.

– Пфф!

Не знаю, почему родители всегда ставят детей в неловкое положение. Наверное, это наказание за плач, отрыжку и нарушенный ночной сон.

– Где конверт, Даж?

– Нет, сперва поговори со мной. Ты ведь возьмешь его и убежишь – как в прошлый раз. – Она поворачивается к группе престарелых жителей: – Это мой сын Янко. Да, он полицейский. Тот самый, который никогда меня не навещает.

Я чувствую, как краснеют мои щеки. Даж не только присвоила имя еврейской женщины, она усвоила стиль поведения.

– Почему ты говоришь, что в последний раз я убежал?

Она поворачивается к Али:

– Видите, он никогда не слушает. Даже когда ребенком был, не слушал. Голова вечно чем-то забита.

– Когда я был здесь в последний раз?

– Видишь! Ты забыл! Это давно было. Вот Люк не забывает. Люк заботится обо мне.

– Люк умер, Даж. Когда я приезжал?

– Пфф! В воскресенье. У тебя были газеты, и ты ждал звонка.

– Откуда ты знаешь?

– Тебе позвонила мама той пропавшей девочки. Она, наверное, была очень расстроена. Ты велел ей набраться терпения и ждать звонка.

Она снова начинает чесать руки.

– Мне надо посмотреть на конверт.

– Ты его не найдешь, если я не скажу тебе, где он.

– У меня нет на это времени.

– У тебя никогда нет времени. Своди меня погулять.

На ней уличные ботинки и теплое пальто. Я беру ее под руку, и мы плетемся по дорожке, посыпанной белым гравием. Я двигаюсь медленно, приноравливая свой шаг к ее шагу. Несколько постояльцев занимаются гимнастикой на лужайке. Садовники высаживают луковицы к весне.

– Как здесь кормят?

– Меня пытаются отравить.

– Ты играешь в бридж?

– Здесь некоторые мухлюют.

Ее мог бы услышать и глухой.

– Даж, тебе надо взять себя в руки.

– Зачем? Мы здесь все просто дожидаемся смерти.

– Не говори глупости.

Я останавливаюсь и застегиваю ей верхнюю пуговицу. Вокруг губ у нее собралась паутинка морщин, но глаза не постарели. На расстоянии мы кажемся мамой и сыном в трогательной семейной сцене. Если приблизиться, то мы – персонажи неказистой одноактной трагикомедии, разыгрываемой уже пятьдесят лет.

– Теперь я могу получить конверт?

– После чая.

Вернувшись в дом, мы садимся в столовой, совершая ритуал натянутых разговоров, приправленных сливками и джемом. Между столиками ходит заведующая.

– Здравствуйте все. Как приятно вас видеть! Это замечательно, что ваш сын приехал, правда, миссис Руиз? Может, он останется и послушает лекцию мистера Уилсона о путешествии по Андам?

Лучше пусть меня свяжут и окунут в котел с холодной овсянкой.

Даж громко объявляет:

– Янко всегда был сильным ребенком. Я только двумя руками могла оторвать его от бутылочки. А грудь он не хотел.

– Даж, это никому не интересно.

Но она продолжает еще громче:

– Его отец был нацистом, вы же знаете. Как отец Арнольда Шварценеггера [72] Его отец был нацистом… Как отец Арнольда Шварценеггера. – Намек на происхождение знаменитого американского актера и общественного деятеля, выходца из Австрии. .

Я чувствую, как у меня краснеют щеки. Даж завелась, и теперь ее не остановишь.

– Я не знаю, похож ли он на отца. Их было так много. Может, у меня внутри смешалась сперма их всех.

Заведующая чуть не задыхается от смущения и приносит нам свои извинения. Уходя, она бросает на меня взгляд, который я помню еще по школе: так на меня смотрели учителя, когда Даж приходила на день открытых дверей.

Чай остывает, сухая булочка остается на тарелке, а я веду Даж в ее комнату и забираю конверт. На обратном пути захожу к заведующей и выписываю чек.

– Наверно, вы очень любите свою маму, – говорит секретарь.

– Нет. Она просто моя мама.

Вернувшись в машину, я вскрываю большой пухлый конверт. Внутри лежат копии открытки и конверта, результаты ДНК-тестов, отчеты об анализах чернил и бумаги и образцы волос Микки.

Отдельно, в пластиковой папке, лежит еще одно письмо. Я раскрываю его, затаив дыхание.

Дорогая миссис Карлайл!

Ваша дочь жива. И останется жить, если вы станете сотрудничать. Любая ошибка – и она умрет. Ее жизнь в ваших руках.

Мы требуем два миллиона фунтов в бриллиантах высшей пробы размером не меньше карата. Вы разложите их в четыре отдельных бархатных футляра. Каждый футляр должен быть прикреплен к полоске пенопласта толщиной в четверть дюйма, затем дважды обернут флюоресцирующим полиэтиленом. Каждый сверток не должен превышать в длину 6 дюймов, в ширину – 2,5 дюйма и в высоту – 0,75 дюйма. Их следует положить в 20-дюймовую коробку из-под пиццы.