Джеймс Дики - Избавление

Тэд попросил девушку встать. Пальцы ног у нее были большие и сильные. Благодаря им, возникал образ девчонки-сорванца, пышущей здоровьем. Я мог бы побиться об заклад, что девушка росла на какой-нибудь ферме. У нее было тонкое, открытое, немного веснушчатое лицо с серыми глазами. В такие глаза приятно смотреть. А если позволяют заглянуть в них, то обычно обнаруживаешь большую глубину. И я посмотрел ей прямо в глаза, потому что мне вдруг очень захотелось. В ее левом глазу я увидел необычное светлое пятнышко – и сразу ощутил его странное и сильное воздействие. Такое пятнышко не только тут же запоминается, но и всплывает в памяти само по себе. Одной рукой – которая тоже казалась сильной – она спокойно Сжимала воротник халата, плотно закрывая им шею. Девушка откинула назад голову, и под таким углом, что сразу пришел на ум акробатический этюд; волосы свесились назад, не касаясь плеч. В это время появились еще две секретарши, чем-то напоминавшие сестер милосердия или тюремных надзирательниц, и стали крутиться вокруг натурщицы.

Тэд подвел девушку к отметке, сделанной мелом на участке пола, предварительно очищенном от газет. Натурщица уверенно стала на пробковый пол босыми ногами, и Вильма сняла с нее халат. Судя по ступням, я ожидал увидеть мускулистые ноги, но они оказались длинными, плавно очерченными, красивой, гармоничной формы. Я с сожалением отметил про себя, что ей вряд ли удастся долго поддерживать ноги в таком отличном состоянии, и они скоро станут дряблыми. Ее спина выглядела беззащитной, совсем как у девочки, и оттого девушка казалась еще более женственной и милой. Однако больше всего женственности было в ее глазах. Трусики «Китн Бричиз» сидели на ней очень плотно, однако в этом не было ничего вызывающе сексуального. Ее можно было бы воспринимать как сестру, но как раз такого впечатления в нашей рекламе нам и не хотелось создавать. Еще толком не зная, какую я хотел придать ей позу, не зная даже, можно ли вообще добиться нужного нам эффекта изменением позы, я шагнул к ней и коснулся ее плеча.

Она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. Теперь, с близкого расстояния, я смог получше рассмотреть и пятнышко, сияющее золотом в ее глазу. В нем было больше золотистости, чем в настоящем золоте. Пятнышко казалось живым, и оно как бы увидело меня. Вблизи девушка казалась совсем другой – в мгновение из молоденькой девушки она превратилась в цветущую женщину. Она, как бы совсем непреднамеренно, скрестила руки на груди, и Макс растерянно примеривался, как бы ей подать котенка. Она взяла котенка одной рукой, прикрываясь другой; при этом се ладонь как чашкой накрыла левую грудь. Глядя на этот жест, я почувствовал, как во мне вспыхнуло исконно мужское, глубинное возбуждение – как будто ласкающие пальцы пробежали у меня в паху. Натурщица поставила ноги в очерченные на полу круги, качнулась – свет соскользнул на мгновение с ее плеч – и, наконец, заняла устойчивое положение. Вокруг нее гудели, заливая светом, нити накала в лампах.

Мы закончили съемку, получив, по мнению Тэда, «вполне приличный материал». Однако он сказал, что девушка не очень-то нам подходит и мы вряд ли будем прибегать к ее услугам в будущем. Я вернулся к себе в кабинет и стал заниматься тем, чем не занимался с тех давних пор, когда мы только открыли студию. Все время, оставшееся до конца рабочего дня, я перебирал в уме самые безумные идеи. Ничего толкового из этого не вышло, но перескакивая от одной идеи к другой, мне удалось вызвать весьма необычные ассоциации. Отдавая Тэду кучу эскизов и пробных вариантов, я сказал, что хочу взять на пятницу отгул – мне нужно кое-что сделать по дому. Он не возражал. В конце концов, главную работу на этой неделе мы сделали. И нам удалось кое-чего добиться.

Наверное, во мне присутствовало нечто такое, что мешало мне видеть сны по ночам или лишало меня возможности вспомнить, проснувшись, что мне снилось, если это действительно происходило. Я мог находиться в состоянии либо полного бодрствования, либо полного забытья, из которого выходил медленно. У меня было такое ощущение, что если бы вокруг меня было совершенно тихо, если бы я не слышал ни звука, я никогда бы и не проснулся. Что-нибудь в мире, меня окружавшем, должно было вытянуть меня из сна, ибо каждую ночь я погружался в него настолько глубоко, что если у меня и возникали какие-нибудь ощущения, то это было чувство, что я погружаюсь все глубже и глубже, пытаясь достичь какой-то точки, линии, границы.