Дэвид Балдаччи - Верблюжий клуб

В конце концов Том Хемингуэй свыкся с мыслью о насильственной смерти отца, но твердо знал, что никогда с ней не смирится, да и не должен смиряться. В отличие от множества других послов, «купивших» свой пост за финансовый вклад в кампанию победившего на выборах президента и не утруждавших себя изучением языка и культуры страны пребывания, Франклин Т. Хемингуэй полностью погружался сам и погружал свою семью в язык и историю тех мест, куда его направляли на службу. Благодаря этому Том Хемингуэй понимал и ценил исламский и азиатский мир гораздо глубже и больше, чем кто-либо другой в Америке. Но по дипломатической стезе своего отца Том не пошел, зная, что его темперамент не годится для подобного рода карьеры. Вместо этого он вступил в мир шпионажа, начав с Агентства национальной безопасности. Затем его перевели в ЦРУ, и вся его карьера шла по восходящей. Это была важная и даже в некотором роде почетная деятельность, и он занимался своим делом с теми этическими взглядами на труд, которые привил ему отец.

Том стал выдающимся оперативником и работал во многих «горячих точках» земного шара. Он сумел выжить, иногда спасаясь от смерти буквально в последнюю секунду. И, в свою очередь, тоже убивал – от имени правительства. Он помогал организовывать путчи, в результате которых теряло власть всенародно избранное руководство, возглавлял операции, усиливающие нестабильность в и без того хрупком «третьем мире», поскольку это позволяло создать выгодную для Соединенных Штатов атмосферу. Он делал все, что ему поручали. И даже больше.

А в конечном итоге оказалось, что все напрасно. Ценнейшая работа, которую он выполнял, оказалась жульничеством. За ней стояли вовсе не интересы государства, а неуемная алчность частных фирм. И это скверное положение становилось все хуже. Мир находился на краю гибели. Во всяком случае, ситуации, подобной этой, Том Хемингуэй еще не видел. А видел он очень много. Для того, чтобы создалось это катастрофическое положение, имелось множество причин, начиная с критической нехватки воды, нефти и газа, стали, угля и иных природных ресурсов. Богатые страны вроде США, Японии и Китая забирали себе львиную долю всего, оставляя бедным странам лишь жалкие крохи. Однако дело было не только в этих исторически сложившихся запутанных отношениях между «богатыми» и «бедными». В основе всех бед лежали фундаментальные проблемы невежества и нетерпимости. Том Хемингуэй считал невежество и нетерпимость чем-то вроде кавычек – они почти всегда выступали парой: наткнувшись на невежество, вы тут же можете обнаружить и ее зловредную сестрицу – нетерпимость.

Когда отцу Хемингуэя было сорок лет, он помогал строить мир в странах, которые знали лишь войну. А его сын в том же возрасте помогал рушить мирную жизнь в различных частях земного шара, оставляя многие страны в руинах. И это было обескураживающее, учитывая его происхождение, открытие.

Когда на него снизошло это откровение, он погрузился в раздумья, и в его мозгу постепенно стал вырисовываться некий план. Большинство из тех, кто смог бы о нем узнать, назвали бы его безнадежно наивным. «Мир работает вовсе не так, – сказали бы ему. – Ты обречен на позорный провал», – заявили бы они. И это сказали бы те, кто творит зверства под видом помощи. Они совершают эти «преступления», руководствуясь такими низменными мотивами, как стремление к наживе и к власти, и надеются добиться своего без серьезного сопротивления со стороны тех, кому они чинят зло. Итак, кто же здесь по-настоящему наивен?

Таков был ход мыслей Хемингуэя.

Его «официальный» статус позволял ему исколесить весь Ближний и Средний Восток вдоль и поперек. За это время он постепенно и неторопливо заполнял пустоты своего «паззла» и встречался с людьми, в помощи которых нуждался. Ему попадалось множество скептиков, но в конце концов один человек – старинный друг его отца – согласился помочь. Он не только открыл Тому доступ к полезным людям, но и обеспечил финансовые средства, необходимые для проведения сложнейшей операции. Том ни на секунду не сомневался – джентльмен оказывает ему помощь, руководствуясь какими-то собственными соображениями. Но рожденный и взращенный в Америке Том Хемингуэй прекрасно понимал: несмотря на все свои связи в регионе и глубокое понимание языка и культуры, в одиночку он ни за что не справится со своей монументальной задачей. Если он и страдал от некоторого граничащего с наивностью идеализма, то с жестоким реализмом отлично понимал, какими средствами можно воплотить в жизнь созревший в глубинах его мозга план.