Майкл Роботэм: Подозреваемый

Американский философ Уильям Джеймс (страдавший клаустрофобией) в 1884 году опубликовал статью, посвященную природе страха, где, в частности, задавался вопросом: человек, неожиданно столкнувшийся с медведем, пустится наутек, потому что испугается, или же почувствует страх уже после того, как побежит? Другими словами, есть ли у человека время понять, что его что-то пугает, или реакция предшествует мысли?

С того времени ученые и психологи имеют дело с проблемой курицы и яйца. Что наступает раньше: осознание опасности или учащенное сердцебиение и выброс адреналина, которые побуждают нас сражаться или спасаться бегством?

Теперь я знаю ответ, но так напуган, что забыл вопрос.

Всего несколько футов отделяют меня от Малкольма. Его щеки посинели, и он даже перестал дрожать. Прижавшись спиной к стене, я выставляю вперед ногу и с трудом поднимаюсь.

Мгновение Малкольм смотрит на мою протянутую руку, а затем медленно подается ко мне. Я ловлю его запястье и тяну кверху, пока не обхватываю тонкую талию. Его кожа холодна, как лед.

Расстегнув переднюю часть пояса безопасности, я удлиняю постромки, обматываю их вокруг живота Малкольма, продеваю обратно в пряжку, и вот мы связаны вместе. Его шерстяная шапочка трется о мою щеку.

– Что мне теперь делать? – спрашивает он треснувшим голосом.

– Можешь помолиться, чтобы другой конец оказался к чему-нибудь примотан.

Возможно, я подвергался меньшей опасности на крыше с Малкольмом, чем дома с Джулианой. Я не запомнил точно, как именно она меня назвала, но, кажется, припоминаю, что были произнесены такие слова, как «безответственный», «неосмотрительный», «безрассудный», «незрелый» и «негодный отец». Это уже после того, как она ударила меня номером «Мери Клер» и потребовала обещания никогда больше не делать подобных глупостей.

Чарли в свою очередь не оставляет меня в покое. Она все прыгает на постели в своей пижаме, засыпая меня вопросами о том, на какой высоте все происходило, боялся ли я и была ли у пожарных большая сеть, чтобы меня поймать.

– По крайней мере, будет что порассказать, – говорит она, ущипнув меня за руку. Я рад, что Джулиана ее не слышит.

Каждое утро, выбравшись из постели, я выполняю небольшой ритуал. Просто нагнувшись зашнуровать ботинки, я отлично понимаю, какой день меня ожидает. Если это начало недели и я отдохнул, мне потребуются небольшие усилия, чтобы призвать к сотрудничеству пальцы левой руки. Пуговицы влезут в петли, ремень – в пряжку, и я даже смогу завязать галстук. Но в неудачные дни, такие как сегодня, совсем другая история. Человеку, которого я вижу в зеркале, понадобятся обе руки, чтобы побриться, и он спустится к завтраку с кусочками туалетной бумаги, приклеенными к щекам и подбородку. В такие дни Джулиана говорит мне:

– У тебя же в ванной лежит новехонькая электробритва.

– Я не люблю электробритвы.

– Почему?

– Потому что люблю пену.

– И что же может так нравиться в пене?

– Это слово чудесно звучит, ты не находишь? Очень сексуально – пена. Очень декадентски.

Она уже хихикает, но пытается сохранить недовольный вид.

– Люди покрывают свои тела пеной, используя мыло и гели для душа. Я думаю, следовало бы мазать наши тосты пеной из джема и сливок. И, словно пену, мы наносим на себя лосьон для загара летом… если оно наступает.

– Ты сумасшедший, папочка, – говорит Чарли, отрывая взгляд от своих хлопьев.

– Спасибо, голубка.

– Гениальный комик, – говорит Джулиана, отклеивая бумагу от моего лица.

Садясь за стол, я кладу ложку сахара в кофе и начинаю его размешивать. Джулиана наблюдает за мной. Ложка застревает у меня в чашке. Я сосредоточиваюсь и приказываю левой руке шевелиться, но никакой силы воли недостаточно, чтобы сдвинуть ее с места. Я плавно перекладываю ложку в правую руку.

– Когда ты встречаешься с Джоком? – спрашивает она.

– В пятницу.

Пожалуйста, не спрашивай больше ни о чем!

– Он уже получит результаты анализов?

– Он скажет мне то, что мы уже знаем.

– Но я думала…

– Он не сказал! – Мне неприятна резкость моего голоса.

Джулиана даже не моргнула глазом:

– Ну вот, теперь ты злишься из-за меня. Лучше бы оставался сумасшедшим.

– Я и есть сумасшедший. Все это знают.

Я вижу ее насквозь. Она думает, что я изображаю из себя мачо, пытаясь скрыть свои чувства или напустить на себя оптимистический вид, хотя на самом деле разваливаюсь на части. Моя мама точно такая же – настоящий психолог-самоучка. Почему они не предоставят право ошибаться профессионалам?