Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

– Да. Когда я заходила, ее не было в палате. Я записала цифры и ушла.

– И вы не знаете, сколько времени она отсутствовала?

– Нет. Она могла передвигаться свободно. В палате она была одна. Сильви могла уйти на несколько часов – никто бы этого не заметил.

Я потрясенно молчал. У Сильви Симонис не было алиби. Медсестра пыталась оправдываться:

– Я, конечно, солгала, но тогда это было не так уж важно. Ее же никто не подозревал. То, что произошло, было ужасно, а она была потерпевшей, понимаете?

– Вам известно еще что-то.

– Я… – Она кончиками пальцев ощупала лицо, как будто ее ударили. – Это было позже. Через несколько месяцев, когда проводили следственный эксперимент.

– С Патриком Казвьелем?

Она кивнула:

– В газетах писали о колодце на очистных сооружениях. И о ржавой решетке, которая была сдвинута. Это мне кое-что напомнило. В тот вечер, когда жандармы сообщили Сильви об убийстве, она собрала свою сумку. Врачи разрешили ей выписаться. Я ей помогала. Так вот, ее плащ… На нем были следы ржавчины.

– Вас это так поразило?

– Следы были странные, словно от решетки, понимаете? И они были… свежие. Прочитав статью, я вспомнила о решетке и все поняла.

– Почему же вы и тогда промолчали?

– Было уже поздно. И потом… я не могла поверить… Это просто чудовищно.

Я молчал. Натали Катсафьян продолжала:

– И еще кое-что… Тогда же я слышала, как врачи говорили о кисте, которая была у Сильви. Киста на яичнике. Они вспоминали американский фильм, в котором героиня нарочно вызывает у себя такую кисту, принимая какие-то гормоны. Я… я подумала, что Сильви могла поступить так же и подстроить все заранее.

– У вас были доказательства?

– Да. В ванной комнате я кое-что заметила. Там были лекарства.

– Гормоны?

– Я не знаю.

– К чему вы клоните?

– Пластинки внутри коробочки… Это был не тот препарат, что на этикетке.

– Это были гормоны или нет?

– Я больше ничего не знаю!

Натали Катсафьян разрыдалась. Одного только свидетельства этой женщины было бы достаточно, чтобы отправить Сильви Симонис на двадцать лет в тюрьму или психиатрическую лечебницу, в отделение для буйнопомешанных. Я чувствовал, что буквально посерел. Мои внутренности превращались в прах, а рот наполнялся пеплом.

Теперь Сильви Симонис представала убийцей. Мозаика была та же и составлена из тех же кусочков, но портрет получался совсем другой: настоящая Медея, более реальная, чем миф о ней.

Я положил руки женщине на плечи и шепотом произнес молитву. От всей души я молил Господа даровать ей покой и освободить от мук совести. Поднявшись, я уже взялся за дверную ручку, когда мне в голову пришла еще одна мысль.

Я порылся в кармане пиджака и вынул фотографию Люка. Медсестра посмотрела на снимок, и ее рыдания усилились.

– О Господи!

– Вы его знаете?

– Да, он приходил и задавал вопросы, – проговорила она сквозь икоту.

Меня словно ударили в солнечное сплетение. Впервые в этом проклятом городе кто-то узнал Люка.

– Когда это было?

– Не знаю. Летом. Кажется, в июне.

– Он расспрашивал вас о Сильви Симонис?

– Да… Хотя нет. Об этом он знал больше вас. Ему нужны были доказательства. Он догадался, что алиби с больницей яйца выеденного не стоит, и говорил, что такое уже было в каком-то знаменитом деле. Кажется, Франсиса Ольма.

Точно. В мае 1989 года Франсис Ольм был признан невиновным в убийстве пятидесятилетней женщины в окрестностях Бреста. Он якобы находился в то время в Медицинском центре имени Ленека в Кимпере. И подтверждалось это записями показаний термометра. Позже алиби было опровергнуто. Внутренний голос произнес: «Люк – лучший полицейский, чем ты».

– Что вы ему сказали?

– То же, что и вам.

Я открыл дверь и вышел в коридор. Мозг сверлила одна мысль: Люк Субейра нашел-таки в Сартуи своего дьявола. И имя этого дьявола – Сильви Симонис.

Я перетряхнул все часы, ощупывая, переворачивая, осматривая каждое основание, каждый механизм. Корпуса с замысловатыми украшениями, обрамленные золотом циферблаты, песочные часы из лакированного дерева. И ни намека на тайник со сдвигающейся панелью. Я решил перевернуть «дом с часами» вверх дном. Не пропустив ни пяди. Если Сильви Симонис поклонялась дьяволу, то должны были остаться следы этого культа.

Ставя последние часы на место, я вынужден был признать: охота была неудачной. Я осмотрелся. Изучил каждый инструмент на рабочем столе, перевернул каждую дощечку, проверил каждую ножку. Ничего. Я простучал паркет и стены. Тоже ничего. Ни единой шатающейся доски, никакого гулкого звука.