Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

Самым примечательным в этом старичке был его огромный нос, вокруг которого теснились все прочие черты, как деревня вокруг колокольни. Он представлял собой дугообразный выступ, начинавшийся между бровей и нависавший крючком над сухими губами.

Пришло время вмешаться в его рассуждения.

– А вы, – сказал я, показывая на него пальцем, – что вы думаете об утреннем сеансе?

Он смотрел на меня молча, слегка улыбаясь. Глаза у него блестели, освещая лицо.

– Мы уличили преступника. Уличили в том, что он существует!

– Кого, дьявола?

Он согнулся над письменным столом:

– Теперь принято думать, что Люцифер – выдумка. В мире, в котором Бог еле выжил, демон считается суеверием. Измышлением давних веков. А что до случаев одержимости, они все объясняются душевным расстройством.

– Разве это не прогресс?

– Нет. Младенца выплеснули вместе с водой. Если есть болезнь шизофрения, это не значит, что нет дьявола. Если наше индустриальное общество похоронило атавистические страхи, это не значит, что их предмет исчез. На самом деле многие верующие полагают, что в двадцатом веке Антихрист восторжествовал. Ему удалось заставить нас забыть о своем присутствии. Он проник во все механизмы нашего общества. Он повсюду, то есть нигде. Растворенный, встроенный, невидимый. Он движется беззвучно и незаметно, но никогда еще не был таким могучим!

В речах Каца слышалась убежденность. Я вернулся к интересующему меня предмету:

– Значит, эксперимент с Люком был выходом к реальному существу?

– Задним выходом, – засмеялся он. – Да, сегодня утром нам показался дьявол, настоящий. Злобное, враждебное, жестокое существо, магистр отступничества, гнездящийся в глубине каждой души. Находясь при смерти, Люк Субейра приблизился к нему. Он его видел и слышал. И это наложило на него печать. Печать одержимости.

– Но что вы думаете о представшем перед ним образе? Об этом старике со светящимися волосами? Почему такое видение?

– Дьявол – это ложь, мираж, иллюзия. Он становится многоликим, чтобы сильнее нас запутать. Мы не должны безусловно доверять тому, что видят наши глаза, что слышат наши уши. Святой Павел нас наставляет: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских»!

Посыпались цитаты, поток которых, казалось, невозможно остановить. Я собрался с силами и задал вопрос, который в ту минуту представлялся мне единственно важным:

– На каком языке в конце закричал Люк? На арамейском?

Кац снова улыбнулся. Улыбка была совсем юношеской:

– Да. На языке Библии. На языке летописей Мертвого моря. На том языке, на котором Сатана говорил с Иисусом в пустыне. Обращение к нему вашего друга может рассматриваться как официально признанный симптом одержимости, поскольку он не знает этого языка.

– Знает. Люк Субейра учился в Парижском католическом университете. Он изучал несколько древних языков.

– Значит, случай тяжелейший. Скрытая одержимость. Без симптомов, без внешних проявлений, абсолютно… ассимилированная!

– Вы поняли, что это означало?

– «Dina hou beovadana». Буквальный перевод такой: «Закон в наших действиях».

– «Закон – это то, что мы делаем», похоже?

– Да.

Слова Агостины. Фраза из клятвы присягнувших Тьме. «ЗАКОН – ЭТО ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ».

Свобода зла, возведенная в закон. Почему Люк повторял эти слова? Откуда он их знал? Действительно ли он их слышал, находясь в небытии?

– Последний вопрос, – сказал я. – Вы разговаривали с Люком перед экспериментом?

– Да, он мне позвонил.

– Он хотел, чтобы вы изгнали из него дьявола?

Он отрицательно замотал головой:

– Нет. Наоборот.

– Наоборот?

– Он вроде бы, как это сказать, был доволен своим состоянием. Видите ли, он за собой наблюдает. Ставит на себе опыт. Препарирует свою разлагающуюся душу. Lux aeterna luceat eis, Domine!

На улице я проверил свой мобильник. Сообщений нет. Черт подери.

Я нашел свою тачку и решил вернуться прямо к себе. Пора было отдохнуть – по-настоящему выспаться.

Дома – новое разочарование. Манон еще спала. Я отстегнул кобуру и направился на кухню. Она приготовила то, что я люблю. Молодые побеги бамбука, зеленые бобы, соевое масло, белый рис и семя кунжута. Термос полон чая. Я рассматривал угощение и приборы, заботливо расставленные и разложенные на стойке: миску из дерева ююбы, лакированные палочки, ложки, чашку… В этих ненавязчивых знаках внимания я помимо своей воли усматривал скрытый намек: «Катись ты к черту».