Жан-Кристоф Гранже - Присягнувшие тьме

Я открыл дверь и сурово посмотрел на него:

– Я не позволю вам ее использовать. Вы из нее сделали подопытного кролика. Приманку для «Невольников». Может быть, для самого дьявола… Вы надеетесь, что Сатана проснется в ее теле. Вы готовы на все, чтобы спровоцировать его появление. Я знал полицейских такого типа. Полицейских, способных на самое худшее во имя лучшего. Полицейских, которые считают себя выше закона. И в некотором смысле выше Бога.

– Не святотатствуй.

– Я продолжу расследование, Замошский. Своими средствами. Без лжи и мошенничества.

Нунций неохотно посторонился:

– Лгунам и мошенникам оставалось бы лишь помолиться за вас с Манон. Но мы вас будем охранять. Даже против вашей воли.

– Мне никто не нужен.

– В мирное время – быть может. Но началась война.

Полдень.

А день все еще не начинался.

Густой туман придавил город. Улиц больше не было. Дома напоминали каменные глыбы – горы, вздымавшиеся выше облаков, как на китайских картинах. Отдельные низко растущие ветки блестели от влаги, но их очертания терялись в перламутровой мгле. Кругом было безлюдно. Краков опустел. Лишь редкие машины скользили мимо с зажженными фарами, а потом исчезали, как корабли-призраки.

Этого я не предусмотрел. Один гнет сменился другим. Ворота монастыря тяжело захлопнулись за нами. Я взял Манон за руку и спустился на тротуар. У нее с собой был лишь легкий рюкзак, не тяжелее моего. Взгляд налево, потом направо. В трех метрах уже ничего не видно. Я сделал несколько нерешительных шагов. Мир не только исчез: исчезли и мы, поглощенные паром…

Если я правильно помнил, то, идя налево, попадешь на улицу Сиенны, а по ней – к проспекту Святой Гертруды. Даже в этом белом облаке можно остановить такси. Наши каблуки опускались на тротуар с влажным чмоканьем, отдававшимся эхом в уплотненном воздухе.

Мы шли в полном молчании. Как будто одно-единственное слово могло выпустить наружу наш страх. Теперь здания, казалось, снялись с якоря. Они двигались вместе с нами подобно ледоколам, медленно взрезающим серебристые глыбы. Сзади раздался гудок. Мы едва успели отскочить в сторону. Не заметили, как вышли на проезжую часть. Замедлив ход, нас обогнала машина. Я слышал звук работающих дворников: шух-шух-шух, потом он стих.

Мы продолжали идти. Пелена тумана с неохотой раздвигалась и, пропустив нас, тут же смыкалась вновь. Я уже сомневался, что мы идем по улице Сиенны. Не было никаких табличек или указателей. Единственным ориентиром нам служил ряд уличных фонарей. В некоторых окнах, пробивая серость фасадов, горел свет. Воображение рисовало уютные жилища, где суетились стряпающие обед хозяйки. От этого нам становилось еще более одиноко.

Я напряг память. Слева от нас должен был показаться изгиб улицы Миколайска. Идущая дугой линия фонарей подтвердила бы, что мы на правильном пути. Но ничего похожего я не видел – да и различить более двух фонарей кряду не было никакой возможности…

Внезапно исчезло все. Быть может, мы сбились с пути? Сам туман стал другим, более густым и холодным. Снизу поднимался запах мокрой земли, застоявшийся запах перегноя. Черт побери! Это уже не улица Сиенны. Быть может, мы вообще на ней не были… Я все пытался вспомнить и мысленно рисовал план квартала.

И тут я понял.

Планты.

Сад, опоясывающий Старый город.

С самого начала я пошел не в ту сторону. Я пошел прямо, оставив монастырь за спиной. В подтверждение этого под ногами заскрипел гравий. Появились деревья, их очертания были призрачными, они словно парили над землей. Показались черные руки, головы – садовые скульптуры. Мне хотелось выть. Мы были одни, потерянные, уязвимые.

– Что происходит?

Голос Манон совсем рядом с моим ухом. Лгать ей не хватило мужества.

– Мы находимся в Плантах. В саду.

– Но где именно?

– Не знаю. Если его пересечь, можно будет выйти на проспект Святой Гертруды.

– Но если мы не знаем, где мы?

Не отвечая, я сжал ее пальцы. Снова впереди забрезжили фонари. Аллея. Мне хотелось, чтобы мои шаги были уверенными, и это ободрило бы Манон, дрожавшую в своем анораке.

Создавалось впечатление, будто плывешь, а не идешь… Я постоянно вытягивал шею, щурился – без результата. Отсутствие видимости компенсировал обострившийся до предела слух. Мне казалось, что я слышу, как оседают капли на ветках деревьев, как позвякивает ледок на статуях, как трескается промерзшая земля у нас под ногами.

Вдруг раздался другой звук, не воображаемый, а вполне реальный.