Роман Светлов - Сон Брахмы

Больше всего потрясло вмиг обрушившееся товарищество, которым так гордились в Комитете еще несколько лет назад. Даже в 91-м, когда казалось, что наступил конец света, они еще держались друг за друга. За два года уровень морально-волевых качеств работников спецслужб опустился ниже точки замерзания. Слово «отморозок» как-то само собой проникло с улиц в коридоры органов и вполне адекватно отражало состояние не только новичков, но и ветеранов. Большинство из них уже не волновало ничего, кроме заботы о деньгах, добыть которые нужно было любым способом.

Короче говоря, Евпатий не стал оправдываться и задерживаться. Отпустили подобру-поздорову – и то слава богу. Помыкавшись несколько лет по фирмам, которые собирали свои службы безопасности из «бывших», он узнал, что полковник Шереметьев стал настоятелем храма в Алексеевской – и напросился к нему. Олег Николаевич был человеком одиноким, поэтому переход в духовное состояние не доставил ему личных проблем. Да и Церковь не особенно противилась подобному «усилению» прихода. Вопреки распространенному мнению отношения между службами и Церковью были хоть и странными, но близкими. Службы следили, но сами кураторы, часто против воли, попадали под обаяние тех, за кем присматривали. Тем более, что в 60-х – 70-х годах в Церковь пришло немало образованных современных людей и к концу 80-х они были на видных местах в церковной иерархии.

Так что, когда Горбачев решил повернуться лицом к православию, многие из кураторов и вообще людей, служащих в органах, перестали скрывать дружеское отношение к бывшим подопечным. А те принимали бывших контрразведчиков в свои ряды, небезосновательно надеясь на их помощь в решении кое-каких вопросов.

Неожиданно Нахимов вышел из состояния прострации, и это отвлекло Евпатия от воспоминаний.

– Молодой человек, мне кажется, где-то хлопнула дверь.

Действительно, и Евпатий услышал звук, похожий на стук двери, которую приводит в движение сквозняк. Секретарь прислушался, пожал плечами, после чего набрал номер своей начальницы. Та не брала трубку. Еще немного поразмыслив, крашеный принял волевое решение и направился к директорскому кабинету. Он деликатно постучался, потом еще раз постучался, уже более решительно, и наконец решился приоткрыть дверь. Его плечи приподнялись, выражая недоумение, затем он обернулся к посетителям, предупреждающе подняв ладонь: мол, не покидайте своих мест, – и зашел внутрь.

Когда секретарь вернулся из кабинета, он выглядел растерянным.

– Не понимаю… Антонины Андреевны нет.

– Как так нет? – Нахимов отодвинул крашеного и вошел в директорский кабинет. Отец Евпатий последовал за ним.

Антонина Андреевна явно любила себя баловать. Обстановка в начальственном кабинете разительно отличалась от выставочно-делового облика приемной. Эту разницу очень точно выразил Андрей Нахимов, который сказал крашеному:

– А ваша начальница-то барыня…

Кабинет был оформлен под светелку московской боярышни времен Алексея Михайловича. Естественно, здесь имелись кондиционер и лампы дневного света, но все остальное было изготовлено с претензией под старину. И наличники на окнах, и платки на стенах, и кружевные чехольца на креслах, и даже настольная лампа в виде лучины с непременным корытцем под ней. При этом все было дорого, дорого, очень дорого!

В углу висела большая икона в аляповато-дорогом окладе; перед ней была укреплена лампадка. Рядом с иконой на стене находилась любительская фотография Антонины Андреевны на фоне храма Александра Невского. Отец Евпатий и Нахимов многозначительно переглянулись.

Словно уравновешивая православную символику, в противоположном углу на треножнике покоилась статуэтка лежащего на боку Будды, явно купленная в каком-то из московских магазинов колониальных товаров. Перед ней находилась курительница и лежало несколько ароматических палочек.

За директорским креслом в стене имелась дверь, которая вела в маленькую комнату отдыха с креслом, диванчиком и холодильником. Здесь обстановка была простой, лишь на стенах висели фотографии каких-то райских мест то ли Тихого, то ли Индийского океана. Прихожанка Антонина, которая ввела в смущение отца Иоанна, оказалась весьма противоречивой дамой.

Впрочем, директриса отсутствовала и в комнатке отдыха. И здесь имелась дверь – черный ход, который вел на соседнюю лестницу. Она была приоткрыта, и именно она постукивала – откуда-то снизу дул сквозняк. Нахимов открыл ее – на лестничной клетке стоял полумрак, не слышалось ни голосов, ни шагов. Антонина Андреевна покинула свой офис явно не минуту назад.