Джонатан Келлерман - Плоть и кровь

– Агнес рассказывала. Всем, кто хотел слушать. Я здесь все время торчу, так что много чего наслушался. – Опираясь на трость, он протянул мозолистую руку Майло, и тот пожал ее. – Уильям Педью. Я плачу закладную за этот дом.

– Детектив Стерджис, – представился Майло. – Приятно с вами познакомиться. Почему вы говорите о миссис Игер в прошедшем времени? Она уехала?

Педью сжал обеими руками палку. Солома на полях его шляпы кое-где разошлась, и солнце, пробиваясь сквозь щели, рисовало причудливые узоры на скулах.

– Она не по собственному желанию отбыла. Заболела. Девять месяцев назад. Или около того. Прямо здесь это и произошло. Моя племянница Тариана как раз приехала из Лас-Вегаса меня навестить. Она работает диспетчером дорожной полиции в утреннюю смену, поэтому привыкла рано вставать. В то утро она до рассвета проснулась и услышала шум из комнаты Агнес. Ее дверь находится напротив моей. – Медленно повернувшись, Педью показал на окна на первом этаже. – Агнес упала прямо на пороге. Дверь была открыта, рядом с ней лежала газета. Видимо, Агнес вышла, чтобы взять ее. Только-только зашла обратно и упала. Тариана наклонилась к ней, послушала и сказала, что Агнес дышит, правда, очень слабо. Мы позвонили в девять-один-один. Врачи определили, что сердечный приступ. Она не пила и не курила – скорее всего горе довело.

– Она горевала о дочери?

– Это ее почти доконало. – Трость задрожала, когда старик, попытавшись выпрямиться, оперся на нее.

– Вы знаете, где миссис Игер сейчас, мистер Педью?

– Ее отвезли недалеко отсюда – в больницу Мидтауна. Мы с Тарианой хотели навестить ее там, но она лежала в отделении интенсивной терапии. Нас не пустили. У Агнес не было страховки, поэтому чуть погодя ее перевели в окружную больницу на обследование. Мне туда далековато добираться, так что я просто позвонил. Она едва могла говорить. Сказала, врачи до сих пор не знают, что с ней, и все же она скорее всего съедет с квартиры. Обещала прислать кого-нибудь за вещами и извинилась за квартплату – задолжала за один месяц. Больше я об Агнес не слышал.

Знаю, что ее выписали из окружной, только куда – мне не сообщили.

– Мистер Педью, Агнес догадывалась, что произошло с ее дочерью?

– Да, она думала, ее дочь убили. Вероятно тот, кто ее вожделел.

– Она так и сказала – "вожделел"?

Педью сдвинул шляпу немного назад.

– Да, сэр. Она была глубоко религиозной женщиной. Как я уже говорил, не пила и не курила, после работы никуда не ходила – просто сидела и смотрела телевизор.

– "Вожделел", – повторил Майло себе под нос. – А она не объясняла, почему так думает?

– Просто чувствовала, что Шона общается не с теми людьми. Еще Агнес жаловалась, что полиция не больно-то старается, – вы только не обижайтесь. Мол, офицер, занимающийся расследованием, с ней не разговаривает. Однажды я встретился с Агнес на заднем дворе, мы вместе выносили мусор. Она казалась очень грустной, и я спросил, что случилось. И тогда она просто разрыдалась. В тот день она рассказала мне о том, как трудно было с Шоной дома, в ее родном городе, как она старалась направить дочь на путь истинный, а у Шоны все свое было на уме.

– Почему ей было трудно с дочерью?

– Я не спрашивал, сэр. – В голосе Педью послышалась легкая обида. – Зачем бередить раны?

– Да-да, конечно, – согласился Майло. – Значит, Агнес не рассказывала никаких подробностей?

– Нет, только, мол, ей очень жаль, что муж умер так рано. Шона не помнила отца и не знала, как правильно вести себя с мужчинами. Потом она снова начала плакать, говорила, что старалась быть для Шоны хорошей матерью. Когда дочь заявила о желании учиться в университете, это испугало Агнес. И все-таки она отпустила ее в Лос-Анджелес, потому что не могла отказать. Агнес делала все, лишь бы угодить дочери. Даже разрешила участвовать в конкурсе красоты, хотя никогда не одобряла их, Агнес понимала, что не сможет всю жизнь держать дочь у своей юбки. "А теперь посмотри, что из этого всего вышло, Уильям", – сказала она мне. И снова заплакала. Мне было так се жалко.

Педью провел пальцем по верхней губе. Ноготь на пальце старика был грубым и желтым, словно песчаник, однако аккуратно подстриженным.

– Я сказал, что в произошедшем нет ее вины, просто иногда такое случается. Я потерял сына во Вьетнаме. Сам три года воевал против Гитлера и вернулся без царапины. А мой мальчик полетел во Вьетнам и через две недели наступил на мину. От судьбы не уйдешь.

– Да, сэр, – ответил Майло.