Майкл Коннелли - Поэт

Начав читать, я вскоре отложил статью, решив оставить ее напоследок. Просмотрев остальной материал, взял еще чашку кофе и принялся перечитывать статью из «Таймс», посвятив ей остаток времени.

Гвоздевыми новостями оказались три вроде бы независимых самоубийства, совершенных полицейскими Нью-Йорка за период в шесть недель. Жертвы не знали друг друга, но все они пострадали от «полицейской тоски», как это тут же окрестили в прессе.

Двое застрелились дома, а один наложил на себя руки прямо в коридоре, где кололись героином наркоманы, на глазах у шести окаменевших хиппи, с ужасом смотревших на него.

В статье говорилось о растущей цепи самоубийств сотрудников полиции и об исследовании этого явления, проводимом совместно службой ФБР по изучению мотивов поведения и Фондом поддержки правопорядка. Статья цитировала высказывания директора фонда, Натана Форда, и я сделал пометку в своем блокноте. Его имя могло пригодиться позже.

Форд заявил, что в проекте изучаются все случаи самоубийств полицейских, произошедшие в течение последних пяти лет, и тщательно изучается их возможное сходство. Главное, по его мнению, в том, что невозможно заранее определить, кто именно подвержен «полицейской тоске». Тем не менее при своевременной диагностике оказать помощь можно. Если сам сотрудник желает этого.

Форд упомянул о цели проекта: создании базы данных, которую затем преобразуют в набор правил, помогающих выявить заболевших «полицейской тоской» офицеров прежде, чем будет уже поздно.

В боковой полосе «Таймс» перепечатала историю годичной давности о случае в Чикаго, когда полицейский пытался преодолеть себя и все же кончил жизнь трагически.

Когда я прочитал, дыхание внезапно перехватило.

Детектив полиции Чикаго, Джон Брукс, обратился к психотерапевту. Его мучила депрессия, вызванная одним из расследованных убийств. Речь шла о похищении и убийстве двенадцатилетнего мальчика по имени Бобби Смазерс. Мальчик исчез за два дня до того, как его останки обнаружили на снегу возле зверинца в Линкольн-парке. Он оказался задушен. Восемь из десяти пальцев отсутствовали.

Вскрытие показало, что пальцы отрезали еще при жизни. Этот факт, вместе с осознанием своего бессилия в поиске и поимке убийцы, оказался для Брукса слишком тяжелой ношей.

Мистер Брукс, высококвалифицированный следователь, чрезвычайно тяжело воспринял смерть не по годам смышленого кареглазого мальчика.

Когда руководители полиции и коллеги убедились, что это действительно влияет на его работу, детектив взял четырехнедельный отпуск — для курса интенсивной психотерапии у доктора Рональда Кантора, обратиться к которому ему рекомендовали в департаменте полиции Чикаго.

С самого начала курса, как следует из слов доктора Кантора, Брукс открыто заявлял о собственных суицидальных настроениях и признавал, что его преследуют видения мальчика, бьющегося в агонии.

По окончании двадцати сеансов, продлившихся более четырех недель, доктор Кантор разрешил детективу вернуться к работе, в отдел по расследованию убийств. По всем показателям служебная деятельность мистера Брукса соответствовала требованиям, и он продолжал расследовать и раскрывать новые дела, связанные с убийствами. Друзьям он говорил, что кошмары прекратились. Прозванный ими «попрыгунчик Джон» — за буйный и несгибаемый нрав, мистер Брукс смог даже продолжить свое столь неудачное преследование убийцы Бобби Смазерса.

Однако той холодной чикагской весной в нем что-то переменилось. 13 марта, в день, когда погибшему мальчику должно было исполниться 13 лет, мистер Брукс сидел в своем любимом кресле в небольшой уединенной комнатке. Там он обычно предавался любимому им отвлечению от работы — писанию стихов. Приняв не менее двух таблеток перкоцета, оставшихся от лечения раненой год назад спины, Брукс записал в своем поэтическом блокноте единственную строку. Затем вложил в рот ствол служебного револьвера калибра 38 «спешл» и нажал на спуск. Вернувшись с работы, жена обнаружила дома тело.

Смерть мистера Брукса оставила родным и друзьям массу вопросов. Могли они что-то предпринять? На вопрос журналистов о возможности сторонней помощи Кантор лишь грустно покачал головой.

— Мозг представляет собой сложное, непредсказуемое и временами ужасающее меня явление, — заявил мягкоречивый психотерапевт, сидя в своем офисе. — Я полагал, что Джон вместе со мной прошел большой путь. Но очевидно, мы с ним зашли недостаточно глубоко.