Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция

— Коричневые кожаные брючки. Я бы сравнил их с цветом бельгийского шоколада. В обтяжку, но дешевкой она не выглядела. На ногах — полуботинки из коричневой кожи. Черный топ наподобие гимнастического костюма, с длинными рукавами. — Возводит взгляд к потолку. — Овальный вырез. Такие топы застегиваются между ног. — Он изображает, будто защелкивает кнопки. Гляжу на его пальцы, покрытые короткими бледными волосками, и сразу приходят в голову кактусы и ершики для бутылок.

— Это называется трико, — подсказывает Бергер.

— Сначала я даже немного растерялся: хотел коснуться ее кожи и не смог вытащить из-под брюк топ.

— Вы пытались сунуть руки под ее топ, но не смогли, потому что на ней было трико, которое застегивается между ног?

— Совершенно верно.

— Как она отреагировала на вашу попытку вытащить ее топ?

— Мое замешательство здорово ее повеселило. Она посмеялась надо мной.

— Высмеяла?

— Нет, в другом смысле. Сказала, что я забавный. Даже пошутила что-то о пресловутой прозорливости французских мужчин.

— Значит, она знала, что вы из Франции.

— Ну разумеется, — мягко отвечает Шандонне.

— Она знала французский?

— Нет.

— Это по ее словам или вы предполагаете?

— За ужином я поинтересовался, говорит ли она по-французски.

— Итак, она поддразнила вас насчет трико.

— Да. Поддразнила. Просунула мою руку к себе в штанишки и помогла расстегнуть кнопки. Помню, она сильно возбудилась, я даже немного удивился, что ее так легко привести в волнение.

— Как вы узнали, что она была возбуждена?

— Мокренькая, — отвечает Шандонне. — Знаете, мне не очень-то приятно вам все это рассказывать. — Его лицо оживилось. На самом деле он явно обожает говорить на такие темы. — Вы уверены, что я должен продолжать с такими подробностями?

— Прошу вас, сэр. Все, что сможете вспомнить. — Бергер тверда и неэмоциональна. Шандонне с таким же успехом мог бы рассказывать, как он разбирает часы.

— Я стал трогать ее груди и расстегнул лифчик.

— Вы помните, как он выглядел?

— Черный.

— В комнате горел свет?

— Нет. Но мне кажется, что лифчик был темным. Возможно, я ошибаюсь. Во всяком случае, не светлый.

— Как вы расстегнули его?

Шандонне умолкает, его глаза за темными стеклами сверлят видеокамеру.

— Просто расстегнул. — Его руки расцепляют невидимые крючки.

— Вы разорвали бюстгальтер?

— Конечно же, нет.

— Сэр, ее бюстгальтер был разорван спереди. Буквально содран.

— Это не моих рук дело. Видимо, после моего ухода пришел кто-то другой.

— Хорошо, давайте вернемся к тому моменту, когда вы сняли бюстгальтер. Брюки были уже расстегнуты?

— Расстегнуты, хотя все еще на ней. Я поднял ее топ. Видите ли, для меня большое значение имеет оральный контакт. Ей это очень нравилось. Ее было трудно остановить.

— Пожалуйста, объясните, что вы подразумеваете, говоря «ее было трудно остановить».

— Она начала хватать меня, шарить между ног, старалась стянуть с меня брюки, а я не был готов. Мне еще многое предстояло сделать.

— Многое предстояло сделать? Что еще вам предстояло сделать, сэр?

— Я не был готов подвести дело к завершению.

— Что вы подразумеваете под завершением? Секс или что-то другое?

«Завершение ее жизни».

— Окончить заниматься любовью, — отвечает он.

Ненавижу. Не перевариваю все это: слушать его фантазии, особенно если предположить, будто он знал, что я буду их слушать, что он выливает на меня свои откровения так же, как он выливает их на Бергер. Плохо, что присутствует Джей: сидит прямо там и наблюдает. Он по большому счету не многим отличается от пойманного маньяка: оба втайне ненавидят женщин, пусть даже и сгорают по ним неуемной страстью. Я до последнего не подозревала об истинной природе Джея, пока он не оказался в моей постели в номере парижского отеля, когда было уже слишком поздно. Представляю, как он сидел рядом с Бергер в тесной больничной приемной. Могу себе вообразить, что творится у него на уме, пока Шандонне выкладывает подробности о ночи любви, которой у него, возможно, ни разу и не было за все его существование.

— У нее было прекрасное тело, и мне хотелось вкушать его подольше, но она почти настаивала. Ей так не терпелось. — Рассказчик смакует каждое слово. — И мы пошли в спальню. Легли на ее кровать, разделись и занялись любовью.

— Она сама раздевалась, или вы сняли с нее одежду? — В тоне Бергер сквозит глубочайшее, всепоглощающее неверие в его правдивость.