Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция

— Не могу сказать точно. — Она отвечает уклончиво. — Не знаю, кто оставался в мотеле. Въехало одиннадцать, включая его.

— Вы имеете в виду того человека, который погиб при пожаре? — Теперь моя очередь задавать вопросы.

Киффин бросает на меня косой взгляд.

— Вот-вот.

— Расскажите поподробнее, — просит Марино, когда мы приостановились, чтобы осмотреться, а потом пошли дальше. — Вы видели, как он приехал? Так же как и нас? Судя по всему, здесь подъезд прямо к вашему дому.

Она останавливается и качает головой:

— Нет, сэр. Машины не видала. В дверь постучали, и я открыла. Попросила его пройти в соседнее помещение — контора у меня там — и вышла к нему. Приятный такой мужчина, хорошо одет, не похож на обычную клиентуру.

— Он назвался? — спрашивает Марино.

— Платил наличными.

— Значит, если кто-то платит наличными, вы не заставляете его ничего заполнять?

— По желанию могут. Но не обязательно. У меня специальный формуляр для въезжающих: заполняете его, и я отрываю квиток. Так этот сказал, что квитанция ему не нужна.

— Акцента не заметили, ничего такого?

— Говорил он как-то... не местный будто.

— А откуда он, вы не смогли бы определить? С севера? Или иностранец? — продолжает Марино, приостановившись под соснами.

Хозяйка осматривается, думает и курит, а мы идем вслед за ней по грязной размытой тропинке, которая ведет на парковку у мотеля.

— Ну, не совсем ярко выраженный южанин, — решает она. — Хотя и на иностранца не похож. И вообще он не очень-то был общителен. Только по мере надобности. Знаете, похоже, словно он торопился куда-то или нервничал. Очень неразговорчивый тип. — Звучит надуманно, слишком неестественно. У нее даже интонация другая стала.

— А в этих прицепах кто-нибудь живет? — спрашивает Марино.

— Сдаю их. Сейчас на своих никто не приезжает. Кемпинговый сезон закрылся.

— Может быть, снимают?

— Нет. Все пустые.

Перед мотелем, возле автомата с кокой, кто-то выставил кресло с рваной обивкой. На стоянке несколько машин, американских, не первой свежести: «гранада», «эл-ти-ди» и «понтиак-файерберд». И никакого намека на владельцев.

— Кого обычно принимаете в такой сезон? — интересуюсь я.

— Всех вперемешку, — отвечает Киффин; мы идем напрямик через парковку к южному концу здания.

Осматриваю мокрый асфальт.

— Бывает, с женой кто повздорит. В это время года полно таких. Люди суетятся, бывает, кто-то сам уходит, кого-то из дома выгоняют, вот и нужно перекантоваться. Или кто-нибудь едет издалека родных навестить и по пути останавливается переночевать. Или когда река разливается, как пару месяцев назад было, приезжают с домашними животными — я пускаю. Да и туристы заглядывают.

— А посмотреть Уильямсберг и Джеймстаун приезжают? — спрашиваю я.

— Порядком. Всем интересно на Джеймстаун поглазеть. С тех пор как там начали могилы раскапывать... Удивляюсь, что их туда так тянет?

Номер семнадцать расположен на первом этаже в самом конце коридора. Через всю дверь тянется ярко-желтая полицейская лента, которой опечатывают место преступления. Это крыло здания ближе к опушке дремучего леса, отделяющего мотель от магистрали.

Что меня сейчас интересует, так это заросли и любая растительность на асфальте прямо перед окнами номера, откуда спасатели, судя по всему, вытаскивали тело. Тут грязь, опавшая листва, сигаретные окурки. Я все думаю: тот кусок обертки от шоколадного батончика, который прилип к спине погибшего, изначально находился в номере или подобран здесь, на парковке? Если он прилип еще в комнате, значит, его туда занес убийца. Либо преступник прогуливался рядом или непосредственно на покинутой площадке для кемпинга в какой-то момент времени, предшествующий убийству. Правда, не исключено, что этот клочок бумаги некоторое время пролежал в номере — вдруг сама Киффин его туда занесла, когда пришла убраться после предыдущего жильца. Вещдоки — дело тонкое. Надо непременно учитывать их происхождение и не делать поспешных выводов, судя лишь по месту, где улика была обнаружена. К примеру, волокна ткани на теле могли попасть туда с одежды убийцы, который подцепил их где-нибудь на ковре, где они остались после какого-нибудь другого постояльца. Тот же, в свою очередь, мог их подцепить на сиденье автомобиля.

— Особые пожелания к номеру были? — спрашиваю я Киффин, пока она перебирает ключи на кольце.

— Просил что-нибудь тихое и уединенное. А семнадцатый — как раз такой: соседние номера пустуют, верхний тоже не занят. Что у вас с рукой?