Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов

Я не смог бы написать эту книгу без помощи следующих людей:

Тити, Кристина, Маркос, Анабель, Карина и muchachos del barrio : [1] Парни из баррио (исп.). Чиспа, Пепе, Габриэль, Энрике, Куэрво и Фабиан.

Рикардо Рахендорфер и Луис Эрнесто Викат, поделившиеся со мной своими знаниями о провинциальной полиции Буэнос-Айреса.

Собрат-писатель комисарио Эухенио Саппьетро, майор федеральной полиции Буэнос-Айреса, не жалевший своего времени и объяснивший так много, не объясняя.

Следующие люди обеспечили меня поддержкой: Брэд Куре, Джонатан Вольфсон, Брюс Кимболл, Джед Коэн, доктор Кен Браун, лейтенант Кевин Сиска, Элиот Коэн, Бесс Рид, Луиза Хайрабедян, Шейла Феррейра, Рауль Шнабель, Марианна Понсе де Леон из «Международной амнистии», Эбе де Бонафини и Серхио Шокландер из Madres de la Plaza de Mayo . [2] «Матери с Майской площади» (исп.). Особая благодарность докторам Марии дель Кармен Верду и Паоле из CORREPI.

Неиссякаемым источником вдохновения и информации для меня послужили отважные аргентинские мастера журналистского расследования Мигель Бонассо, Рикардо Рахендорфер и Карлос Дутиль, Андрес Оппенгеймер и другие. И в первую очередь Родольфо Уолш, автор «Операции „Бойня“», и Хосе Луис Кабесас, чьи убийства по-прежнему остаются неразгаданными.

Спасибо Джо Регалу, верному и неустанному агенту и другу, который воодушевлял меня на подвиг. Скала-человек!

И особенное спасибо моим драгоценным друзьям Мартину Вильчесу и Клаудио Виларино, que me bancaron cuando yo hacía mi ultima jugada . [3] Которые ссудили меня деньгами, когда я пошел на последнее решительное дело (исп.).

Роберта Уотербери нашли в прошлом октябре в дымящемся «форде-фалькон» на окраине Буэнос-Айреса с шестью мелками хлоргидрата кокаина и пробитым пулей калибра девять миллиметров черепом. Так эти дела часто начинаются и на этом обычно и кончаются. Только Уотербери был североамериканцем, и на этом дело не закончилось, вызвав долгие препирательства между посольством Соединенных Штатов и аргентинским министерством юстиции. Политики отфутболивали его друг другу всю жуткую январскую жару и смертельное пекло лета. А теперь гринго посылали своего человека провести собственное расследование, и комиссара Фортунато из следственной бригады Буэнос-Айреса, отрядили помогать ему и оказывать содействие от имени аргентинской полиции.

Фортунато тяжело выдохнул воздух, погасил свечку, которую зажег в память о жене, и осторожно поставил ее на подоконник. Потом посмотрел на часы. Его снова охватило гнетущее чувство, которое не оставляло его эти три недели после смерти Марселы и которое еще больше нагнеталось нависшими над городом, словно бесконечное проклятие, свинцовыми осенними облаками. Он стряхнул со спортивного пиджака сигаретный пепел и сунул руку в карман за ключами от машины.

Задание угнетало его. Он знал, что следствие по делу Уотербери будет фикцией, что за этим кроется политика и что Шеф в ней замешан. Он знал, что назначен возглавить расследование только потому, что его очевидной целью было не найти убийцу. Знал это совершенно определенно, потому что он сам всадил пулю в голову Уотербери.

Лицом комиссар Мигель Фортунато походил на усталого падшего ангела, убившего бездну времени на бесплодные поиски и вконец изолгавшегося. Это лицо, казалось, говорило, что ему понятны все человеческие беды. Оно было широкое и полное, с густыми обвислыми усами и крепкими скулами. Большие карие глаза излучали бездонную меланхолию, а голос был таким низким и бархатистым, таким проникновенным, что Фортунато хватало взгляда и пары незамысловатых слов, чтобы утешить даже самую потерянную или мятежную душу. По этой причине его часто приглашали придать своим ангельским видом благообразие определенного рода процедурам в полицейском департаменте: он беседовал с родственниками погибших, когда те приходили на опознание, и получал десять процентов комиссионных за организацию похорон, которую ему поручали; он разъяснял бизнесменам в округе, как важно участвовать в программе социального обеспечения полицейских. По мере того, как Фортунато поднимался по служебной лестнице, его лицо обеспечивало ему роль «хорошего» полицейского в классической драме «хороший полицейский – плохой полицейский», и он привык к такому имиджу. За десятилетия его волнистые каштановые волосы приобрели стальной оттенок, а черты лица – почти религиозную гипнотическую силу. Оно побуждало без утайки исповедоваться, как скорбное лицо Девы Марии.