Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов

На пороге «Шератона» Афина обернулась и посмотрела в сторону Фортунато, пожалев, сама того не желая, что рассталась с ним так сухо. Машина еще не отъехала, он сидел за рулем и смотрел прямо перед собой. Ей захотелось вернуться и что-нибудь сказать, но она вспомнила всю эту глупую комедию следствия и твердо двинулась к вестибюлю. Все, с Фортунато покончено.

По правде говоря, она с самого начала рассказа Фабиана решила про себя, что позвонит Рикардо Беренски, как только выйдет из кафе. Она расскажет Рикардо все детали, и он будет смеяться и смеяться и через полминуты придумает что-нибудь новое, предложит возможный новый ход, нового друга, с которым сможет связаться и уточнить какую-то деталь. Рикардо во всем разберется.

Ко времени, когда она взяла трубку, чтобы позвонить ему, Рикардо Беренски уже не было в живых.

Убийство было совершено в классическом стиле: руки связаны проволокой, в голову произведен единственный выстрел, тело подожгли и оставили дымиться на свалке среди вонючего мусора. Похоронить тело было бы нетрудно, но убийцы хотели не спрятать обезображенный труп, а выставить его на обозрение всему свету. Это было возвращение к дням белого террора, когда Антикоммунистический альянс Аргентины обставлял показательные убийства самыми эффективными уведомлениями: тела подбрасывали на обочинах дорог, на свалки с раскинутыми в сторону руками и ногами, лицом в землю или, наоборот, к солнцу, – это было леденящее кровь зрелище.

Убийство Беренски наделало такого шуму в средствах массовой информации, какого мало кто ожидал. После десятилетий запугивания, избиений и угрожающих телефонных звонков едва ли не для каждого журналиста в Аргентине обуглившееся тело Беренски было вехой, отмечавшей границу поля боя, на котором они не на жизнь, а на смерть ведут борьбу за выживание. Беренски объявил войну полиции и самым могущественным политикам страны. Он рассказал стране о Карло Пелегрини. Если Беренски мог быть убит безнаказанно, убит мог быть любой из них, и последняя линия сопротивления произволу, какой охватил некогда процветающую страну, исчезнет. Даже в широких слоях населения понимали, что битва над телом погибшего журналиста сделалась битвой за саму страну, ибо на Беренски и его коллег возлагались последние надежды на честное правительство, и сколько бы ни уничтожалась эта мечта, искреннее стремление к ней оставалось сильнее, чем окутывающее ее чувство безнадежности, и она продолжала двигать события вперед.

Смерть Беренски была главной новостью на первых страницах каждой газеты в стране. Насмешливая улыбка Беренски красовалась в каждом таблоиде, не сходила с телеэкранов, специальными сообщениями прерывались сериалы, мелодрамы и концерты. Она делалась особенно выразительной на фоне убийственной картинки скрючившегося среди протухшей капусты и скомканных пластиковых пакетов обуглившегося тела. По телевидению и радио передавали клипы с интервью, которые Беренски брал у знаменитых негодяев прошлого – у бывшего начальника полиции, отрицавшего обвинение в убийстве, за которое он позже был осужден, у негодующего министра юстиции, уверявшего, что не брал никаких взяток. Их лживые заверения бросали тень пародии на искренность обещаний полиции довести расследование до конца. Губернатор Буэнос-Айреса созвал специальную пресс-конференцию и объявил о создании особого подразделения полиции для проведения следственных действий по делу об убийстве Беренски. Афина обратила внимание на генерального комиссара Леона Бианко, стоявшего за спиной губернатора с выражением такой же уверенности на лице, с какой он пел «Рука в руке» в «Семнадцати каменных ангелах».

Полиция приступила к расследованию с шельмования потерпевшего. За неделю до убийства банк отказался принять чек, подписанный Беренски, поэтому заговорили о финансовых трудностях, что затем хитроумно повернули таким образом, будто Беренски мог быть убит кем-то, кого он начал шантажировать. Объявился некто с утверждением, что он продавал Беренски кокаин, и еще один, назвавшийся источником, которым пользовался журналист; по его словам, Беренски будто бы хвастался, что раскопал такое, что «его озолотит». Риелтор из Пунта-дель-Эсте дал показания, согласно которым Беренски заходил в его контору, присматривая дом на побережье, за который готов был заплатить двести-триста тысяч американских долларов, что никак не вязалось с его более чем скромной зарплатой.