Стюарт Коэн - Семнадцать каменных ангелов

Она поглядела на этого странного человечка, с его обличьем альфонса и манерами, позаимствованными из дешевой постановки о Шерлоке Холмсе. Фабиан играл в жизни так, словно гонял в футбол, и, хотя ей уже до смерти надоели его загадочные пасы и притворные травмы, она не могла устоять. В конце концов, она его больше никогда не увидит.

– Ладно, Фабиан. Вот одно: при вскрытии в кармане Уотербери нашли телефонный номер жены Карло Пелегрини. Что это значит?

Фабиан шлепнул себя по лбу:

– Ну конечно же! Миллиардер, там обязательно должен быть миллиардер! И еще мультинациональная корпорация, что-нибудь вроде банка. Североамериканского банка, потому что это для североамериканского рынка и нельзя обойтись без нескольких американцев, чтобы заинтересовать публику, американцев вроде вас и Уотербери. Просто невероятно! Совсем как в моем фильме! – От восхищения он потряс головой. – Я расскажу сейчас, только обещайте, что не украдете! Обещаете? Потому что это принадлежит и моему двоюродному брату в Лос-Анджелесе. Мы оба хотим на этом разбогатеть. Он уже работает над сценарием. Фильм начинается голосом диктора, который рассказывает о писателе-неудачнике, тот с отчаяния решает поставить на кон все – и карьеру, и семью, только бы создать полицейский бестселлер, Policial.

Происходило нечто невероятное. Фабиан сбросил с себя привычную шутовскую маску и заговорил по-английски. Его английский был не очень уверенным, акцент сильным, но она сразу заметила, что слова были тщательно заучены, создавалось впечатление, будто он произносит чужие слова.

– Во время долгого падения я понял, что приходит время, когда воображение пожирает все и принимается за своего хозяина. И вот я в Буэнос-Айресе с пачкой учебников по работе полиции и тремя дешевыми пособиями «Как писать детективы», и я делаю свою последнюю нелепую ставку. – Фабиан наклонил голову, неуверенно улыбнулся и замолчал.

У нее было такое ощущение, будто она падает и у нее из-под ног уходит пол.

– Фабиан, что вы пытаетесь мне сказать?

Настороженное выражение на лице Фабиана не изменилось.

– Здесь, доктор, история становится немного запутанной. В акте втором полагается углубить сюжет, так сказано в учебнике. Если вы этого не делаете, на вас плюют. Как было со второй книгой Уотербери. Он не применил формулы, и его книгу бросили псу под хвост. Это-то и было последней каплей в той цепи разочарований и неудач, которая заставила его ринуться в Буэнос-Айрес по дороге, в конце которой его ждала пуля калибра девять миллиметров. – Он перевел дыхание и, не спуская с нее глаз, медленно выдохнул воздух носом. – Я прочитал протокол показаний из тридцать третьего комиссариата и могу заверить вас, что моя версия в тысячу раз интереснее и основывается на подлинной истории, а не как у Энрике Богусо: – Он буквально сверлил ее глазами, и она в первый раз увидела его cara de policía, непохожее на ту, другую, старомодную, под Муссолини, физиономию, какую ей демонстрировал Фортунато. – Выпьем по кофе?

К ним подошел Фортунато, и Фабиан приветствовал его со своим типичным хохотком:

– Комисо! Феноменально!

Комиссар и не старался скрыть недовольство:

– Ты что здесь делаешь, Фабиан?

– А я пришел поговорить с вами обоими о деле Уотербери. Похоже, объявились новые улики. Там есть много больше того, что рассказал вам Богусо. Я так думаю, дело нужно снова открывать.

Фортунато несколько мгновений никак не реагировал, а потом нетерпеливо отмахнулся:

– Оставь ты это, Ромео! Хватит капать мне на мозги всякой чепухой! – Он посмотрел на часы. – Афина, почти одиннадцать. Нужно взять в расчет непредвиденные вещи…

– Комисо! – заговорил Фабиан умоляющим тоном. – Какие такие вещи? Завтра есть такой же рейс! Я знаю здесь одно замечательное кафе, совсем рядом. Можем посидеть и выпить по cortado. – Он заулыбался, глядя прямо в лицо Фортунато. – Разве вам не хочется узнать правду?

Афина внимательно, не отводя глаз, смотрела на Фабиана; сейчас его попугайский зеленый пиджак смотрелся современным и даже изысканным рядом с блеклой верблюжьей шерстью пиджака на комиссаре Фортунато. Она ощутила соперничество между ними – между человеком, у которого еще все впереди, и тем, у которого с этого момента, возможно, все уже в прошлом. Ощутила она и растерянность или, может быть, испуг, который вдруг мелькнул на лице Фортунато, но ей нужно было решать, с кем согласиться.

Она повернулась к комиссару: