Марио Пьюзо - Крестный отец (перевод М.Кан)

Он не забыл, с каким выражением приняла Джинни весть о свалившихся на него бедах. Только на миг промелькнуло оно у нее на лице, но и этого мгновения хватило, чтобы навсегда его запомнить. То было выражение победного и злого торжества... Такое выражение могло означать лишь одно ― что все эти годы она таила в душе презрение и вражду к нему. Она тут же овладела собой и вежливо, хоть и сдержанно выразила ему сочувствие. Он сделал вид, будто принимает ее слова за чистую монету. Потом, в ближайшие дни, он повидался с тремя женщинами, которые долгие годы были ему милей прочих, ― он сохранял с ними дружеские отношения, мог изредка провести с одной из них ночь, что не мешало им оставаться добрыми товарищами, он помогал им, чем мог, дарил подарки, устраивал на работу ― если бы все, что он сделал для них, перевести на деньги, это составило бы сотни тысяч долларов. И на лице каждой из них он уловил теперь то же мимолетное выражение злого торжества.

Тогда-то он и понял, что надо принимать решение. Он мог, уподобясь столь многим из мужской половины Голливуда ― преуспевающим продюсерам, сценаристам, режиссерам, актерам, ― с похотливым ожесточением вести охоту на красивых женщин, залучая их в свои сети. Мог скупо отмерять им подачки, используя свое влияние и деньги, в вечной готовности изобличить неверность, вечной уверенности, что женщина рано или поздно изменит и уйдет, что она враг, над которым надлежит взять верх. Либо ― мог отказаться враждовать с женским полом и продолжать веровать в него.

Он сознавал, что не может позволить себе не любить женщин ― без любви к ним, сколь бы коварны и переменчивы они ни были, некая часть души его омертвеет. И неважно, если те из женщин, которых он любил как никого на свете, втайне рады увидеть его сокрушенным и униженным по прихоти капризной Фортуны ― если не в обывательском, а в самом страшном смысле слова его предали. У него не было выбора. Приходилось принять их такими, как они есть. И Джонни, проглотив обиду на то, что им оказалось приятно узнать о его невзгодах, почел за благо провести с каждой из них ночь любви и ознаменовать это событие подарком. Он им простил ― он знал, что это расплата за безграничную свободу, за вольное житье в те дни, когда он перепархивал от одной к другой, как мотылек с цветка на цветок. Только с тех пор он больше не корил себя за непостоянство. Не ощущал вины за то, что обездолил Джинни ― что, ревниво отстаивая свои отцовские права, он даже мысли не допускал о том, чтобы опять на ней жениться, и не стеснялся показывать ей это. Одно лишь и вынес он с собой из постигшего его крушения: бесчувственность к обидам, которые наносил женщинам.

Он устал; пора было ложиться спать, но малая крупица прошлого застряла в его сознании и не желала уходить ― как они пели с Нино Валенти. И вдруг он понял, чем может наверняка угодить дону Корлеоне. Он снял трубку и попросил соединить его с Нью-Йорком. Сначала позвонил Санни Корлеоне, узнал телефон Нино Валенти. Потом позвонил Нино. Судя по голосу, Нино был, как всегда, слегка навеселе.

― Слушай, Нино, как ты посмотришь на предложение переехать сюда? ― сказал ему Джонни. ― Иди ко мне работать, мне нужен верный человек.

Нино, по своему обыкновению, балагурил:

― Да как тебе сказать, Джонни. Работенка на грузовике не пыльная, хозяйки по дороге сговорчивые ― завернешь, побеседуешь по душам, ну и гребу чистыми полторы сотни в неделю. Чем ты надеешься меня соблазнить?

― Для начала могу предложить пятьсот в неделю и пару кинозвезд на предмет душевной беседы, ― сказал Джонни. ― Ну как? А иной раз, возможно, спеть разрешу, когда в доме соберутся гости.

― Ладно, подумаем, ― сказал Нино. ― Дай срок ― вот посоветуюсь со своим юристом, с банком, со сменщиком...

― Брось дурака валять, Нино, ― сказал Джонни. ― Ты мне здесь нужен, понял? Завтра садись на самолет и лети подписывать персональный контракт сроком на год ― пятьсот в неделю. Чтобы, когда ты отобьешь у меня одну из любимых женщин и я тебя выгоню взашей, ты хоть остался с годичным жалованьем в кармане. Договорились?

Наступило долгое молчание. На этот раз Нино отвечал трезвым голосом:

― Эй, Джонни, а ты не шутишь?

Джонни сказал:

― Нет, брат, я серьезно. Зайди к моему импресарио в Нью-Йорке. У него в конторе будет для тебя билет на самолет и деньги. Я ему с утра позвоню. А ты заезжай туда днем. Ладно? Я после подошлю кого-нибудь к самолету встретить тебя и доставить ко мне.

В трубке опять наступило молчание, потом голос Нино, очень подавленный, неуверенный, проговорил: