Марио Пьюзо - Крестный отец (перевод М.Кан)

― Поддам еще жару, и эти сволочи сами приползут к нам клянчить о мире.

Санни волновало другое. Возникли сложности с женой ― до нее дошли слухи, что ее мужа приворожила Люси Манчини. И пусть на людях она отпускала шуточки насчет особенностей телосложения своего Санни и приемов, которым он отдавал предпочтенье, он лишил ее своего внимания слишком надолго, ей недоставало его в постели, и она сильно портила ему жизнь беспрестанными упреками.

Санни и без того, как человек меченый, жил в постоянном напряжении. Вынужден был скрупулезно рассчитывать всякое свое движение, притом он знал, что относительно его поездок к Люси Манчини у неприятеля все схвачено. Тут, правда, он прибегал к мерам сугубой предосторожности, поскольку ситуация представляла собой традиционно уязвимое место. Тут ему ничего не угрожало. Люси, сама того не подозревая, двадцать четыре часа в сутки находилась под наблюдением людей из regime Сантино, и стоило на ее этаже освободиться квартире, как ее немедленно снимал кто-нибудь из самых надежных его подчиненных.

Дон выздоравливал, близилось время, когда он вновь сможет стать к кормилу власти. И уж тогда, верил Санни, исход сражения должен определенно решиться в пользу семейства Корлеоне. А до тех пор он будет охранять границы семейных владений, чем заслужит уважение отца и ― так как титул дона необязательно передается по наследству ― подтвердит основательность своих притязаний на роль преемника империи Корлеоне.

Однако и неприятель тем временем строил планы. Он тоже тщательно изучил обстановку и пришел к выводу, что единственный способ избежать полного поражения ― это убрать Санни Корлеоне. Неприятель теперь лучше разобрался в положении вещей и полагал, что с доном, который славится здравомыслием и рассудительностью, поладить будет проще. Санни снискал себе во вражеском стане ненависть своей кровожадностью ― ее расценивали как варварство. И как черту, выдающую неделового человека. Никому не было расчета возвращаться к прежним временам ― временам смуты и тревог...

Однажды вечером у Конни Корлеоне раздался телефонный звонок; девичий голос, не называя себя, попросил позвать Карло.

― А кто говорит? ― спросила Конни.

Девица хихикнула.

― Да так, одна его знакомая. Я только хотела предупредить, пусть он сегодня не приходит. Мне нужно съездить за город.

― Ах ты, шлюха, ― задохнулась Конни. ― Шлюха, тварь бесстыжая! ― закричала она в телефон.

В трубке щелкнуло, наступила тишина.

Карло с полудня закатился на бега и пожаловал домой поздно вечером, злой от невезенья и полупьяный ― он теперь постоянно носил при себе бутылку виски. Не успел он переступить порог, как Конни накинулась на него с бранью. Карло, точно не слыша, направился принимать душ. Потом вышел, голый, растерся у нее на глазах полотенцем и принялся наводить фасон, явно куда-то собираясь.

Конни стояла подбоченясь, с белым, осунувшимся от ярости лицом.

― Зря стараешься, ― сказала она. ― Звонила твоя приятельница ― передать, что сегодня ей неудобно. Как же у тебя, скотина, хватает наглости давать своим девкам мой телефон! Убила бы тебя, подлец, собака...

Она налетела на мужа, толкая его, царапая ногтями.

Карло отстранил ее мускулистой, согнутой в локте рукой.

― С ума не сходи, ― проговорил он холодно. Но она видела, что он смешался, как если б знал, что шальная девица, с которой он крутит, и впрямь способна такое выкинуть. ― Это дура какая-нибудь, смеха ради.

Конни увернулась в сторону от его руки и заехала ему по лицу, расцарапав ногтями щеку. Он с поразительным терпением лишь оттолкнул ее от себя. Она заметила, что он сделал это осторожно, считаясь, видимо, с тем, что она беременна, ― и осмелела, разжигая в себе негодование. Но и возбуждаясь тоже. Скоро ей ничего будет нельзя, врач сказал, в последние два месяца ― полное воздержание, но ведь они еще не наступили, а она истомилась уже от воздержания. Что не умеряло в ней жгучего желания причинить Карло физическую боль. Она пошла следом за ним в спальню. Он почему-то побаивался ― видя это, Конни исполнилась презрительного торжества.

― Будешь сидеть дома, ― сказала она. ― Никуда не пойдешь.

― Ладно, ладно, уймись, ― сказал Карло. Он был по-прежнему не одет, в одних трусах. Ему нравилось ходить по дому в таком виде, красуясь своим широкоплечим и стройным торсом, золотистой кожей. Конни глядела на него голодными глазами. Он делано засмеялся: ― Пожрать-то мне дашь, по крайней мере?