Жан-Кристоф Гранже - Мизерере

Тогда-то мы и попали в засаду. Километрах в десяти от Бафанга. Посреди джунглей. Из-за дождя первых выстрелов мы не услышали. Сорвалось несколько листьев. Осколки коры разлетелись в пелене дождя — и передо мной упал один человек. Лионель Касдан, очень верующий армянин, который уже несколько недель не открывал рта. Парнишка моих лет с выпуклыми глазами, словно ожидавшими Страшного суда. Так я подумал тогда. Под огнем я сказал себе: «Вот оно. Господь наконец решился. Всем нам крышка…»

Перекрикивая ливень, Лефевр и Форжера отдавали приказы. Солдаты пытались укрыться, когда их густой сетью накрывали дождь и пули, вода и железо. Меня словно парализовало. Я не двигался. Опустившись на одно колено рядом с Касданом, я видел в его глазах смерть и ждал, когда она заберет и меня.

Но она все не приходила. Свистели пули. Шумел дождь. А я все еще был жив. И тогда до меня дошло. Я — часть Божьего замысла. Он карал нас, но он и давал мне возможность осуществить Его отмщение. Передо мной тело Касдана. Его документы помогут мне бежать и найти спасение под чужим именем. Я обыскал труп. Нашел бумажник. Там было все, что нужно. Удостоверение личности. Военный билет. Семейные фотографии. Все. Забрав документы, я оттащил тело в сторонку. И только тогда начал отстреливаться. Но я стал другим. Я уже не был ни Этьеном Жюва — это мое настоящее имя, ни Лионелем Касданом. Я стал никем. Только вооруженной дланью. Орудием Господним, готовым нанести удар. Уничтожить двух психов, из-за которых мы угодили в этот ад.

В тот день в засаде погиб лишь один человек. Касдан. С нашей стороны. О противнике мы ничего не знали. Мятежники растворились в дожде. Мы их даже не видели. Всем приходило в голову, нет ли крупицы правды в этих разговорах о колдовстве. Об одержимых воинах, способных становиться невидимыми. Мы вернулись в лагерь. Погребли тело Касдана. Хранить его при такой жаре и влажности нечего было и думать. И поставили точку.

Лефевр и Форжера словно обезумели. Они не желали ни возвращаться в Кутабу, ни просить о подкреплении. Им хотелось поджечь джунгли. Раздавить мятежников. Пытать их сообщников — крестьян. Чтобы целая страна заплатила за наше унижение! Да и солдаты были готовы на все. К тому моменту безумие охватило всех. Нас терзали голод, страх и лихорадка. А гибель Касдана только подстегнула наше остервенение…

Мы выступили из лагеря. У капитана и лейтенанта была цель. Нечто вроде диспансера. Госпиталь в джунглях, якобы поддерживавший мятежников, в полудне ходьбы. Когда мы туда пришли, то увидели саманный домик, а внутри — больных детишек, лежачих больных, беременных женщин. Всех вывели и подожгли диспансер. Потом оба мерзавца «допросили» женщин и детей. Пленники на ногах не держались. Их бинты размотались. Открытые раны привлекали мух. Просто жуть. И они ничего не знали. Вопили от страха. Тогда Форжера стал подталкивать детишек к огню. Они кричали. Не хотели бросаться в пламя. Форжера подгонял их, стреляя по ногам. Кошмар продолжался весь день. В конце концов всех больных сожгли заживо. Тех, кто не мог идти, волокли по земле и бросали в костер, как трупы.

Когда все кончилось, наступила тишина. В горле стоял привкус пепла. И стыд. Лефевр и Форжера чувствовали, что теряют контроль над нами. Назревал бунт. Им надо было удержать нас в этом бреду. И нас повели в другую деревню. Там остались только женщины и дети. Мужчины разбежались: ночью мятежники пугали их не меньше, чем французская армия днем. Тогда офицеры приказали нам «расслабиться» с женщинами и девочками… Рядовые так и сделали. Как будто хотели еще больше увязнуть в этой грязи. Отомстить неграм, которые превратили нас в чудовищ.

Всю ночь в хижинах вопили женщины. А ведь были еще и девочки. Некоторым не исполнилось и десяти лет. Я с несколькими парнями сидел у костра, окаменев от ужаса. Неподалеку Лефевр и Форжера, безразличные к крикам и панике, разрабатывали план кампании на завтра. Ими двигало безумие. Оно сквозило в блеске их глаз, в спокойно двигавшихся губах, в то время как матерей насиловали на глазах у детей.

Они скрылись в стоявшей в стороне хижине вместе с двумя выходцами из Чада, служившими нам разведчиками. Пора было действовать. Я собрался, потом засел в зарослях и стал ждать. По крайней мере один из них выйдет помочиться. Первым на рассвете вышел Лефевр. Он был одет в джеллабу, как в халат. Когда он остановился, чтобы облегчить мочевой пузырь, я приставил дуло своего сорокапятимиллиметрового пистолета к его затылку. Говорить я не мог. Сам того не понимая, всю ночь я молча орал, зажав рот кулаком. Дулом я подтолкнул его к джунглям. Мы шли. Долго. Мы оба знали, что движемся в сторону мятежников. Каждый шаг, приближая нас к ним, мог стать роковым. Но это не имело значения. Я готов был умереть вместе с ним. Главное — изгнать болезнь из нашего подразделения. А Этьен Жюва уже умер.