Ингрид Нолль - Натюрморт на ночном столике

Муж мой, кажется, не мог поверить в то, что слышал:

— Не могу, вот не могу себе такого представить и все тут! Анна бывает невыносима, у нее трудный характер, она ревнива как черт, но она мне верна как кошка! Да поосто помешана на мне! Ну ладно, мне теперь правда пора домой, а то будет беда! — он обнял ее. — Давай, все будет хорошо!

Мне стало дурно. Сильвия! Моя ближайшая подруга Сильвия! Родственница моя Сильвия! Здесь, на моих глазах, только что оклеветала меня перед моим мужем! Что с ней, как она могла?! Неужели Удо хвастался ей, что у него со мной роман? А она и поверила! Как побитая собака я выползла из кустов и потащилась прочь, собраться с духом и подумать. Не время сейчас разговаривать с Сильвией. Я влезла в машину. Надо подождать. Так, это улица с односторонним движением, муж меня не заметит. Я услышала, как зашумел мотор его машины, еще пять минут посидела и тоже тронулась домой. Тихо отомкнула дверь и в прихожей наткнулась на Райнхарда. Он уставился на меня, будто я привидение.

— Ты где была? — прохрипел он.

— Хотела сменить тебя на посту доброго самаритянина, — честно призналась я, — но увидела только задние фары твоей машины.

Он взглянул на часы:

— Так ты что, всю ночь не спала? Ну и зачем, спрашивается? Я же специально всю ночь дежурил, чтобы ты отдохнула! Я пойду посплю пару часов, чего и тебе советую.

Внезапно возник Йост в пижаме:

— Что, уже в школу? — заныл он.

— Нет, заяц, только через неделю, — успокоила я.

— Пошел в постель, дурень! — рявкнул отец. Перед самым пробуждением привиделся мне сон: Имке стоит перед нашим домом и держит в руках бомбу в виде женщины.

Проспали все. Райнхард убежал небритый и без завтрака, лишь бы не опоздать на встречу с возможным заказчиком. Для таких случаев у него была припасена электробритва в ящике стола в офисе. Пока он запрыгивал в брюки, я в суматохе сделала ему бутерброд и походя спросила:

— А как там девочки?

— Какие девочки? — с отсутствующим видом откликнулся муж.

— Коринна и Нора. Они, должно быть, не в себе, бедные?

Мне было сообщено, что дочерей Сильвия решила пока оставить у бабушки.

После полудня я наконец сидела с детьми за завтраком.

— А как мертвый Удо выглядел? — полюбопытствовала Лара, любительница «баек из склепа». Йост отложил в сторону журнал и навострил уши: не пропустит не слова!

— Да так, мирно, спокойно, — отвечала я, — он умер во сне.

Йост задумался:

— Эллен говорит, мужчины умирают раньше женщин. Я тоже умру раньше, чем Лара?

— Да ты ж еще не мужчина, — разочаровала его сестра, — тебе еще лет десять ждать, пока ты им станешь!

— Можно нам на похороны? — попросили оба.

— Пока не знаю, — отнекивалась я.

Лучше им сходить в бассейн. Я полезла в сумочку за деньгами на мороженое и жареные колбаски и наткнулась на скобки для зубов. Йост в это время пугал сестру:

— Бабушка говорит, кто гуляет с мокрой головой, тот может умереть!

Я осталась одна. Чтобы развеяться, решила пойти собрать оставшуюся мирабель и сварить варенье. Втайне мне хотелось перещеголять свою свекровь с ее вишневым мармеладом.

Году в 1660-м один неизвестный неаполитанец запечатлел на полотне осенний натюрморт. Давно это было, однако взгляните на цветовую гамму, решение света и теней, по-моему, чрезвычайно современно! На полированном деревянном столе лежат два гриба, стоит корзинка с каштанами, рядом — гроздь спелых ягод, тарелка с миндалем и два маленьких кружка сыра. Вспомните, его современники щедрой рукой раскладывали перед собой такое обилие пестрых, ярких, колоритных предметов, фруктов, цветов, что стол под ними ломился. Особенность же этой композиции — в ее лаконичной сдержанности. Преобладает коричневый тон: светло-коричневый стол, такие же зерна миндаля, темно-коричневые блестящие каштаны, коричневатый сыр, глубокий темный фон (кажется, этот цвет называется «умбра»). Слабый контраст создают корзинка, что сплетена из светлого лыка, белые шампиньоны — они отдают в желтизну, — чернеющие ягоды и серовато-белая бумага, в которую завернут сыр. В своей цветовой скромности картина показалась бы даже скучной, если бы не керамическая тарелочка. Мастер покрыл ее фиолетовой глазурью, которая напоминает оттенки синего винограда, и поверхность тарелки слегка переливается. Это, пожалуй, единственное, что контрастирует спокойным природным тонам остальных предметов.

Есть в осеннем урожае нечто колдовское, таинственное, этого не объяснить поверхностной расшифровкой символики. Что это за черные ягоды? Действительно ли на картине изображены шампиньоны? А миндальные зерна, так аккуратно уложенные на голубой тарелке, сладкие они или горькие? Любой предмет может быть совершенно безобидным, а может и таить в себе угрозу.