Джош Бейзел - Бей в точку

Подождав минутку и убедившись в том, что соседнюю артерию я при этом не задел — в противном случае я подписал бы себе смертный приговор, и теперь можно было бы расслабиться, наслаждаясь последними мгновениями жизни, — я осторожно провожу пальцами по краям разреза. Длина достаточна: примерно три четверти голени. Я снова переворачиваюсь на бок и прижимаю рану к ледяному полу, чтобы ослабить боль и уменьшить кровопотерю. Посмотрим, что из всего этого получится.

Я принимаю сидячее положение. Мошонка, и без того съежившаяся, вся уходит куда-то внутрь. Я погружаю в рану пальцы обеих рук.

Боль отдает мне в бедро. Я понимаю: сейчас или никогда. И усилием воли ввожу пальцы в переплетение горячих мышц.

От прикосновения они сжимаются, как стальные канаты, так что я чуть не остаюсь без пальцев. — Ёпт! — издаю я вопль и с силой раздвигаю неподатливые волокна. Под костяшками пальцев бешено пульсирует артерия.

Вот она, малоберцовая кость.

Кажется, я уже говорил выше, что малоберцовая и большеберцовая кости аналогичны двум параллельным костям предплечья. Но при этом малоберцовая, в отличие от большой, не выполняет важных функций. Ее верхний конец соединяется с коленом, а нижний — с таранной костью лодыжки. В остальном она совершенно бесполезна. Она даже не несет на себе вес тела.

Итак, я просовываю пальцы сквозь мембрану и захватываю малоберцовую кость. Она примерно в три раза толще обычного карандаша, но, в отличие от последнего, края у нее не круглые, а острые.

Теперь я должен ее сломать. В идеале не повредив колено и лодыжку. От одной этой мысли у меня случается приступ рвоты. Однако кость я не выпускаю.

Но как ее сломать, при этом не раздробив?

Я перебираю разные варианты, пока меня не осеняет. Подавшись вперед, я прикладываю голень, почти у самой лодыжки, к краю нижней полки, а рукой перехватываю себя под коленом. Хрясь. В результате удара я разом ломаю нижний и верхний концы кости.

Боль адова.

Сумасшедшая боль.

Когда вокруг тебя минусовая температура, а ты весь покрываешься потом, в том, что ты слишком далеко зашел, сомневаться как-то не приходится.

Тем более когда в руках у тебя нож, сделанный из малоберцовой кости.

Через какое-то время дверь открывается, и я слышу голос:

— Выходи.

Я не шевелюсь. Прижавшись к задним полкам, я жду, пока мои слезящиеся глаза привыкнут к свету, обрушившемуся на меня ослепительно-белой стеной. В правой руке я прячу «нож».

Я вижу силуэт мужика, наставившего на меня пушку.

— Выходи, кому говорят... Мать твою! Он весь в крови, мистер Локано.

Из-за его спины выглядывают другие, тоже вооруженные.

— Ни хера себе, — говорит один из них.

А затем раздается голос Скинфлика. Я его сразу узнаю, хотя он сделался грубее, и добавился какой-то присвист.

— Вытащите его оттуда, — приказывает он.

Но никто не двигается.

— Это всего лишь гепатит, — говорю. — Авось не заразишься.

Все сразу попятились.

— Коблы вонючие! — срывается Скинфлик.

Он появляется в поле моего зрения. Хорошо его разглядеть я не могу, поскольку глаза все еще слезятся, но все равно зрелище, скажу я вам, не для слабонервных. Впечатление такое, будто ему на плечи водрузили сборный конструктор.

Пора. Я стою посреди комнаты, голый, весь в крови. И не только в своей. Я вылил на себя кровь для переливания, целую упаковку, чтобы отвлечь внимание от своей правой ноги со жгутом, сделанным из больничного халата. Вокруг меня растекается красная лужа.

Трудно понять, насколько это смущает Скинфлика. Он размахивает перед собой извилистым лезвием, на рукояти видны восточные письмена, возможно — индонезийские.

Скинфлик неплохо владеет оружием. Нож, ни на секунду не останавливаясь, выписывает в воздухе замысловатые кренделя. Типичная «идеалистическая школа». Однако при виде моего ножа из плоти и крови он в изумлении и страхе застывает и пятится, открывая при этом всю правую сторону тела.

— Вот так, Скинфлик.

С этими словами я вонзаю ему «нож» под ребра и одним движением вверх вспарываю грудину пополам. Мое зазубренное лезвие, перерезав аорту, входит в его бьющееся сердце.

Точнее, в уже не бьющееся.

Дальше следует провал, а затем мое пробуждение. Для того, кто постоянно жалуется на отсутствие сна, согласитесь, неплохое начало. Я лежу на больничной койке. Рядом в кресле-качалке профессор Мармозет читает журнал, делая пометки на полях. В очередной раз поражаюсь, как молодо он выглядит. Человек без возраста. Может, это от ума и необъятной эрудиции — в любом случае ни то, ни другое мне не грозит. Мне кажется, он не намного старше меня.