Филипп Ванденберг - Восьмой грех

— Да, конечно, — коротко отозвался Мальберг. Честно говоря, Лукаса задело, что Аницет неправильно его понял.

— Значит, мы договорились? — Аницет просто сверлил его глазами.

Мальберг кивнул.

— Я надеюсь, что своей работой смогу быть вам полезен.

— Вы настоящий мужчина! — Аницет попытался рассмеяться, но у него это не получилось. — Счастливый случай свел нас. И еще одно условие: молчание — строжайшая заповедь нашего братства!

— Я понимаю.

— По прибытии в замок Лаенфельс просто скажите кодовое слово «Апокалипсис 20:7». И вам откроют ворота.

Мальберг почувствовал, что у него вспотели руки. Он будто под чьим-то нажимом проговорил:

— «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей».

Аницет был очень удивлен:

— Мне кажется, в вас пропал отличный теолог. К тому же не каждый теперешний теолог может цитировать «Откровение» Иоанна.

Мальберг пожал плечами и попытался приуменьшить свои знания. А что ему было делать, не мог же он сказать: «Маркиза, лучшая подруга Марлены, незадолго до того как ее застрелили на улице, открыла пароль»? Разве он мог признаться этому загадочному бледному типу, что с тех пор ломает голову, раздумывая, на что намекала Лоренца Фальконьери.

Поэтому Лукас ответил:

— Для такого человека, как я, который занимается старинными книгами, «Откровение» Иоанна знать просто необходимо.

И он попал в яблочко.

Аницет одобрительно кивнул.

— Такие люди, как вы, — произнес он, немного поразмыслив, — просто созданы для нашего братства. Вы должны над этим подумать.

Потом он подозвал официанта и попросил счет.

В тот же момент в кармане куртки Мальберга зазвонил мобильный телефон.

— Простите меня, — сказал он и поспешил выйти на улицу.

Звонила Катерина.

Мальберг с ходу перебил ее:

— Я не могу сейчас говорить. Прости. Я перезвоню тебе через десять минут.

Когда он вернулся в кафе, Аницета за столиком уже не было.

Еще мгновение Мальберг стоял в нерешительности. Но только мгновение.

Было около десяти часов вечера. По телевизору на первом канале, как всегда, шло одно из бесчисленных ТВ-шоу с полураздетыми девушками и тупыми, рано полысевшими ведущими. В дверь позвонили. Катерина посмотрела на часы. В такое время?

— Да, кто там? — спросила она через закрытую дверь.

— Синьора Феллини, — раздался ответ. — Мне нужно срочно с вами поговорить!

— Кого я ожидала увидеть в последнюю очередь, так это вас, — сказала Катерина, щелкая замком и сбрасывая дверную цепочку. Она открыла дверь и испугалась: — Боже мой, что случилось?

У женщины, которая совсем недавно разгуливала по Риму в дорогом платье и с шикарной сумочкой, был невероятно запущенный вид. Сомнений быть не могло: она опять напилась. Ее испачканное лицо было осунувшимся и бледным. Всклокоченные волосы падали на глаза. Она хватала ртом воздух, словно задыхалась.

— Вчера… в аэропорту, — с трудом начала Феллини, произнося по отдельности каждое слово. — Вы же… меня… узнали?

— Да. Что там произошло? Но прежде войдите в квартиру!

Когда незваная гостья прошла в комнату, Катерина предложила ей сесть на стул и сказала:

— У меня сложилось впечатление, что один из мужчин угрожал вам оружием. В любом случае было ясно, что они насильно вели вас куда-то.

Сжавшись в комок и пытаясь не разреветься, синьора кивнула.

— Я хотела бежать. Просто бежать. Все равно куда. Я думала, что смогу купить билет в последнюю минуту перед вылетом, выйти в транзитном аэропорту и все забыть. В спешке я не заметила, что еще по дороге в аэропорт за мной следили двое мужчин. Как раз когда я хотела войти в пассажирский зал, меня схватили. Один тихо сказал: «Синьора, разве вам у нас больше не нравится? Вы же не можете просто так улизнуть. Это против всех наших договоренностей. И вы это знаете!» Второй ткнул мне в ребра дуло пистолета. Он не говорил ни слова, но вид у него был и без того угрожающий. Вам когда-нибудь тыкали пистолетом в ребра?

— Упаси Бог. У меня бы сердце, наверное, остановилось от страха.

— Мне тоже поначалу так казалось. Но оно, напротив, стучало у меня в ушах, будто церковные колокола.

— Вы знаете этих мужчин?

— Нет, имен я не знаю. Но в том, что они действовали по поручению Гонзаги, я ни секунды не сомневаюсь. Один сказал, что мой побег — это нарушение всех договоренностей.

— Я не понимаю. Я не понимаю, что значит «против всех договоренностей»?