Айзек Адамсон - Разборки в Токио

— Вы Билли Тяка? — спросил он, наконец подбежав ко мне. Он остановился, согнулся, опершись руками о колени, хватая ртом воздух. Можно подумать, он только что пробежал токийский марафон.

— Сколько раз вы читали «Ловец во ржи»?

— Нисколько. Я шофер. Шофер господина Мигусё. Меня зовут Синто Хирохито. Шофер. — Все еще тяжело дыша, он достал сигарету и закурил. Дым восстановил его дыхание почти до нормальной человеческой частоты.

Синто Хирохито — одно из самых глупых имен, что я когда-либо слышал. Но оно шло к его усам.

— Рад встрече с вами, Хирохито. Вы случайно не родственник покойному императору?

— Нет. Я у господина Мигусё…

— Шофер. Понятно. А где старик?

— Он меня послал. Изменились планы.

— А ланч?

— Не здесь. У него дома. Изменились планы.

Стиль разговора Хирохито был лишен обычных водительских любезностей. Не было в его репликах и просторечий. Он был очень странен — он не мог не быть водителем Сато. Помню, когда-то у Сато была горничная с синдромом Туретта — она выкрикивала имена актеров мыльных опер, пока чистила татами. Сато просто обожал людей, не вписывающихся в обычные рамки, будь то синдром Туретта или просто глупое имя и к нему усы еще глупее.

— Ладно, — сказал я. — Поехали.

Автоматические двери такси открылись, и я сел сзади. Такси не отличалось от любого другого такси в городе вплоть до обязательных чехлов на сиденьях. Только счетчика не было.

— А почему Сато не ездит в лимузине? — спросил я.

— Господин Мигусе иногда перемещается скрытно, — прошептал Хирохито, когда за мной закрылись двери. Ответ довольно загадочный, но вряд ли я выжму из него больше.

Как-то тревожно, что Сато Мигусё не пришел на ланч. Сато был страшно пунктуален, почти до абсурда. Один его продюсер по секрету сказал мне, что Сато всегда заканчивает свои фильмы точно по графику и в рамках бюджета, и это хорошо, но работы Сато, по его мнению, иногда от этого страдают. Сато часто отказывался переснимать и монтировал отснятый материал так быстро, что погрешности нередко вылезали в мастер-копии. Помню, когда я его расспрашивал о прославленных монтажных переходах в фильме «Желтогорчичные ножны» (примечательном, поскольку в нем на пять лет раньше, чем в «На последнем дыхании» Годара, были применены знаменитые «революционные» резкие монтажные склейки), он признался, что революционная техника монтажа — вообще-то ошибка, результат поспешного небрежного монтирования. Но ошибка — мать любой инновации, любил повторять он.

Все же изменение планов мне не нравилось. Сато никогда не опаздывал на интервью или на поезд и даже родился, говорят, ровно через девять месяцев после зачатия. Такой человек не меняет планы от фонаря.

— Япония превратилась в страну хиляков в голубых джинсах!

Заорал не Хирохито. Я выглянул в окно.

— Мы продали наш национальный дух за пончики «Данкин» и куклы Барби!

Огромный динамик на грузовике перед нами ревел так, что в такси тряслись окна. Несколько молодых парней на грузовике кричали и размахивали портретами своего лидера, жирною помятого мужика.

— Общество «Цугури» обещает возродить в Японии истинные японские ценности!

Несколько автомобилей в ответ пробибикали, но не поймешь, в знак согласия, протеста или вообще без всякой связи с декларациями «Цугури». Грузовик, вестник ультранационалистической идеологии Общества Меча, заблокировал все движение.

— Мы, японцы, — люди солнца. Когда-то нас боялись и уважали, мы были самым сильным государством Азии. Теперь все народы над нами смеются. У нас нет ни обороны, ни воинов, только армия жадных рабов, кланяющихся перед Западом! Мы продали свои мечи за сотовые телефоны, нашу гордость — за пиццу из микроволновки!

Токио, город шума. Я откинулся на сиденье и, пытаясь отрешиться от антипиццевой пропаганды, стал размышлять о странной гейше, пьяно ввалившейся в двери «Пурпурного невода», следовательно, — в водоворот приключений, который зовется моей жизнью. Что она делала в рыбацком баре, кося под пьяную тряпичную куклу? Почему за ней гнались якудза? Или они искали другую девушку? Или они пришли за мной?

Как и с теми семьюстами дзэнскими коанами, что я выучил, ответ неизвестен, но поразмыслить не мешает.

— А я думал, Сато живет в Мисюку, — сказал я Хирохито после сорокаминутной поездки в другом направлении.

— В основном. Но сейчас три недели в Саду.

— В Саду? — не веря своим ушам, переспросил я. — Не просто в неком саду или в каком-то саду или вообще в саду — а в том самом… единственном… Саду?