Дэниел Силва - Убийство в Вене

– Могу я дать тебе совет?

– Если вы считаете, что должны это сделать.

– Он любит истории. Расскажи ему хорошую историю.

Кьяра присела на подлокотник кресла Габриеля.

– Расскажи все премьер-министру так, как ты рассказывал мне в Риме, – произнесла она sotto voce. [24] Тихий голос (ит.).

– Ты тогда лежала в моих объятиях, – возразил Габриель. – Что-то говорит мне, что сегодняшний доклад будет несколько более формальным. – Он улыбнулся и добавил: – По крайней мере, я надеюсь, что так будет.

Время близилось к полуночи, когда помощник премьер-министра просунул голову в комнату, где они сидели, и объявил, что великий человек готов наконец принять их. Габриель и Шамрон встали и направились к открытой двери. Кьяра продолжала сидеть. Шамрон приостановился и повернулся к ней:

– Чего ты ждешь? Премьер-министр готов принять нас.

Кьяра широко открыла глаза и передернула плечами.

– Я всего лишь bat leveyha, [25] Мелкая сошка (иврит). – возразила она. – Я не иду к премьер-министру с докладом. Бог ты мой, я же не израильтянка.

– Ты рисковала жизнью, защищая эту страну, – спокойно произнес Шамрон. – Ты имеешь право там присутствовать.

Кабинет премьер-министра, большой и на удивление очень просто обставленный, был погружен в темноту. Освещено было лишь пространство вокруг его стола. Лев каким-то образом сумел проникнуть туда раньше их. Его лысая костистая голова блестела, несмотря на удаленное освещение, длинные руки были скрещены в молитвенном жесте под вызывающе вздернутым подбородком. Премьер-министр был в рубашке и выглядел усталым, но довольным после долгого вечера политической схватки. Он, как и Шамрон, был в душе́ бойцом. Компромиссы раздражали его. Как он умудрялся править в столь разношерстном и непокорном Израиле, было чудом. Лев намеренно нехотя поднялся и без восторга обменялся с ними рукопожатиями. Шамрон и Габриель сели. Потертые кожаные сиденья стульев были все еще теплыми от других тел.

Премьер-министр посмотрел исподлобья на Габриеля. Шамрон уже привык к этому. Красивая внешность Габриеля была тем, что вызвало озабоченность Шамрона, когда он выбирал его для операции «Гнев Господень». Люди пялились на Габриеля.

Они уже однажды встречались – Габриель и премьер-министр, хотя при совершенно других обстоятельствах. Премьер-министр был начальником штаба израильских сил обороны в апреле 1988 года, когда Габриель во главе группы командос ворвался в Тунисе на одну виллу и убил Абу Джехада, второго человека в ПЛО, в присутствии его жены и детей. Премьер-министр находился вместе с Шамроном в самолете спецсвязи, кружившем над Средиземным морем. Он услышал об убийстве через переносной микрофон Габриеля. Он слышал также, как Габриель, убив Абу Джехада, потратил несколько ценных секунд на то, чтобы успокоить его жену и дочь, которые были в истерике. Габриель тогда отказался от ожидавшей его награды. И теперь премьер-министр хотел знать почему.

– Я не считал это нужным, премьер-министр, учитывая обстоятельства.

– У Абу Джехада руки были по локоть в еврейской крови. Он заслуживал смерти.

– Да, но не в присутствии жены и детей.

– Он сам выбрал ту жизнь, какую вел, – сказал премьер-министр. – Его семья не должна была находиться вместе с ним. – И тут, словно внезапно осознав, что ступил на заминированное поле, премьер-министр попытался на цыпочках выйти оттуда. Однако его размеры и природная резкость не позволили бы сделать это изящно. Поэтому он быстро сменил тему разговора. – Шамрон сообщил мне, что вы хотите выкрасть нациста, – сказал премьер-министр.

– Да, господин премьер-министр.

Он поднял руки ладонями вверх: давайте послушаем.

Габриель, если и нервничал, то не показывал этого. Он изложил все сухо, точно и уверенно. Премьер-министр, славившийся своей нетерпеливостью, выслушивая докладчиков, на этот раз слушал как завороженный. Когда Габриель рассказал о покушении на него в Риме, премьер-министр нагнулся вперед с напряженным лицом. Признание Эдриана Картера об участии в этом деле американцев явно вызвало у него возмущение. Когда подошло время представить документальные доказательства, Габриель встал рядом с премьер-министром и выложил их на освещенный лампой стол одно за другим. Шамрон же тихо сидел, сжимая ручки кресла, словно человек, изо всех сил старающийся не нарушить клятву молчания. Лев, казалось, устроил состязание с большим портретом Теодора Херцля, который висел на стене за столом премьер-министра, в том, кто кого переглядит. Он делал пометки золотым пером, а однажды – весьма невежливо – долго смотрел на свои ручные часы. Шамрон с трудом сдерживался от желания протянуть руки и свернуть ему шею.