Дэниел Силва - Убийство в Вене

– А после войны?

– Ничего – до его приезда в Аргентину в шестьдесят третьем году. Два года он работал в отеле в Барилоче, затем получил работу в поместье возле города Пуэрто-Блест. В семьдесят втором он перекупил поместье у владельцев и управлял им до своей смерти.

– А в округе остались родственники?

– Судя по некрологу, он никогда не был женат и у него не осталось родственников.

Они вернулись в отель «Эдельвейс». Это было шале с покатой крышей в швейцарском стиле, находившееся на расстоянии двух улиц от озера на авенида Сан-Мартин. Габриель утром нанял в аэропорту машину – «тойоту» с четырехколесным приводом. Он попросил дежурного на стоянке вывести ее из гаража, а сам нырнул в вестибюль гостиницы, чтобы найти дорожную карту окружающей местности. Пуэрто-Блест находился именно там, где сказала женщина, – на противоположной стороне озера, у границы с Чили.

Они поехали вдоль озера. Чем дальше от Барилоче, тем хуже становилась дорога. Большую часть времени озеро скрывал густой лес. Но вот Габриель делал поворот или лес вдруг разрежался, и внизу ненадолго появлялось озеро, – вспыхивала синева и снова исчезала за стеной деревьев.

Габриель объехал южное окончание озера и ненадолго сбавил скорость, чтобы полюбоваться эскадроном гигантских кондоров, круживших над появившимся пиком Серро-Лопес. Затем он поехал по одноколейной грунтовой дороге, пересекавшей равнину, поросшую колючим кустарником и группами деревьев arrayan. [23] Мирт (исп.). На горных лугах стада выносливых патагонских овец щипали летнюю траву. Вдали, в направлении чилийской границы, над пиками Анд поблескивали молнии.

К тому времени, когда они приехали в Пуэрто-Блест, солнце село и в городке царили полумрак и тишина. Габриель зашел в кафе спросить, куда ехать. Бармен, низенький мужчина с красным лицом, вышел на улицу и взмахами рук и пальцев указал дорогу.

А в кафе, за столиком у двери, сидел Часовщик, пил из бутылки пиво и наблюдал за говорившими на улице. Стройного мужчину с коротко остриженными черными волосами и седыми висками он узнал. Это был израильтянин. А в «тойоте» на пассажирском сиденье сидела женщина с длинными черными волосами. Возможно ли, чтобы это была она, – та, что всадила в Риме пулю ему в плечо? Не важно. Даже если это не та женщина, все равно она скоро умрет.

Израильтянин сел за руль «тойоты» и помчался дальше. А бармен вернулся за стойку.

Часовщик по-немецки спросил:

– Куда эти двое поехали?

Бармен ответил ему на том же языке.

Часовщик допил пиво и положил деньги на столик. Даже малейшее движение – такое, как достать несколько банкнот из кармана пиджака, – вызывало в плече пульсацию, обжигавшую огнем. Он вышел на улицу и постоял немного на прохладном вечернем воздухе, затем повернулся и медленно пошел к церкви.

Церковь Богородицы в Горах находилась в западном конце городка, – маленькая белая, в колониальном стиле оштукатуренная церковь с колокольней слева от портика. Перед церковью был каменный двор в тени пары больших платанов, окруженный железной решеткой. Габриель обогнул церковь. Позади нее по склону холма простиралось до густой сосновой рощи кладбище. Тысячи надгробий и памятников мелькали, словно нестройно отступающая армия, среди разросшейся травы. Габриель постоял, уперев в бедра руки, раздосадованный перспективой бродить по кладбищу в сгущающейся темноте в поисках надгробия с именем Отто Кребса.

Он вернулся ко входу в церковь. Кьяра ждала его в тени на дворе. Габриель потянул на себя тяжелую дубовую дверь церкви и обнаружил, что она не заперта. Кьяра вошла в церковь следом за ним. Прохладный воздух пахнул ему в лицо, как и запах, какого он не вдыхал с тех пор, как уехал из Венеции, – смесь свечного воска, фимиама, полировки для дерева и плесени, – неотъемлемый запах католической церкви. Насколько все здесь отличалось от церкви Сан-Джованни-Кризостомо в Каннареджо. Ни позолоченного алтаря, ни мраморных колонн или апексов или великолепных алтарных икон. Строгое деревянное распятие висело над ничем не украшенным алтарем да перед статуей Девы мягко мерцали поминальные свечи. В сгущающихся сумерках цветные стекла окон вдоль нефа утратили свои краски.

Габриель нерешительно пошел по главному проходу. В этот момент из ризницы появилась темная фигура и прошла через алтарь. Человек приостановился перед распятием, преклонил колена, затем повернулся лицом к Габриелю. Он был маленький и худенький, в черных брюках, черной рубашке с короткими рукавами и римским воротничком. Волосы его, седые на висках, были аккуратно подстрижены, лицо красивое, темное, с красноватыми пятнами на щеках. Его, казалось, не удивило присутствие двух незнакомцев в его церкви. Габриель медленно подошел к нему. Священник протянул ему руку и назвался отцом Рубеном Моралесом.