Айзек Адамсон - Тысячи лиц Бэнтэн

Я понятия не имел, что случится в будущем, но мне надо было верить, что Афуро еще не мертва, что я еще могу что-то сделать. И такое «что-то» было. Нечто радикальное и отчаянное — я едва верил, что и вправду об этом думаю. Но чем больше я размышлял, тем отчетливее понимал, что это необходимо. Когда я решился ступить на эту коварную тропу, мне стало легче, и плевать, что там грядет в будущем — я более-менее знаю, чем обернутся следующие несколько часов. Вот что мне нравится в делах с ребятами из городского полицейского участка Синдзюку. Всегда знаешь, чего ждать.

Сигарета инспектора Арадзиро лежала в грязной пластмассовой пепельнице в форме лягушачьего рта. Бедная лягушка уже сожрала шесть или семь окурков, которые валялись в пепельнице — кучка пепла там, где у лягушки был бы язык. Я смотрел, как дымится еще живая сигарета, и слушал тик-так настенных часов. Давненько я не слышал настоящих тикающих часов. Не скажу, что соскучился.

Был вечер субботы, двенадцатый час, так что за столами осталось мало копов. Большинство либо сидели по многочисленным полицейским постам неподалеку, либо слонялись по улицам, якобы защищая обычных мужчин и женщин, которые смотрят кино, играют в патинко, ошиваются по клубам и барам, сидят в сопурандо, поют в караоке и делают все, что только на ум взбредет, лишь бы на несколько часов избавиться от своей повседневной жизни. Ясно, что раз я провожу субботний вечер, снова и снова выкладывая одну и ту же историю инспектору Арадзиро, значит, где-то по дороге моя повседневная жизнь слиняла, даже не попрощавшись.

Но сдается мне, было неизбежно, что рано или поздно я окажусь за столом напротив своего старого мстителя. Пытаться вообразить Токио без Арадзиро — все равно что вообразить Токио без ворон и воров, неоновых огней и прекрасных женщин. С годами наши разборки стали настолько рутинными, что мазохист во мне ждал их даже с нетерпением.

Инспектор Арадзиро мою сентиментальность не разделял.

Он мечтал о Токио-без-Чаки-на-веки-вечные с тех самых пор, как я отправил в утиль его напарника. Это случилось много лет назад в районе Рёгоку, после того, как я в кабаке под названием «Рваная карта» увидел, что этот чувак лапает официантку, которой это явно было не по нраву. Наша драка ни во что серьезное не вылилась бы, если бы не тот факт, что в баре сидели в засаде несколько папарацци из желтых газетенок. «Рваная карта» была любимой пивнушкой Кадзухиро Ямакагэ, талантливого, но неблагополучного молодого сумоиста, чьей карьере угрожала булимия. Даже в туалете фотографы понатыкали скрытых камер в надежде сорвать куш в пять миллионов йен за фотографические свидетельства того, как Ямакагэ блюет. В тот вечер сумоист так и не объявился, но журналюги все равно отхватили кое-какие приличные снимки и историю.

ПОПАЛСЯ КОП-ЩУПАЧ!

СХВАТКА ОЗАБОЧЕННОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО И ИНОСТРАНЦА!

ГАЛАНТНЫЙ ГАЙДЗИН ДАЕТ УКОРОТ ОБЛАЖАВШЕМУСЯ КОПУ!

К сожалению, этот случай выплыл аккурат после тридцати других скандалов с полицией — взятки, крышевание, пьяные офицеры не при исполнении наезжают на таксистов и снимают несовершеннолетних проституток. Напарника Арадзиро превратили в козла отпущения и вынудили подать в отставку. Хотя в отставку его отправили в основном потому, что он оказался не в том месте не в то время, его делу не слишком помог тот факт, что ему накостылял иностранец — и не просто иностранец, а журналист; и не просто журналист, а писака из журнала для подростков. Инспектор Арадзиро поклялся отомстить за униженного напарника и с тех самых пор был неизменным атрибутом моих поездок в Токио. С каждым годом морда у него становилась чуть толще, глаза — чуть мертвее, зубы — чуть желтее от курения, а общий настрой — все ожесточеннее из-за того, что Билли Чака по-прежнему не за решеткой.

Сейчас же Арадзиро прижимал к уху здоровый черный телефон, потел так, как потеют толстяки, и хрюкал примерно каждые пятнадцать тик-таков. За его спиной без толку дребезжал кондиционер в окне, выходящем на огромное здание «Страховки Номура». Улицы внизу для Синдзюку были странно тихими, но это же западная сторона, где в основном сгрудились государственные и офисные здания. Вся суматоха — к востоку от вокзала, который разделял мир веселья и мир скуки так надежно, как ничто другое со времен Берлинской стены.

Хрюкнув еще пару раз, Арадзиро положил трубку. Вытащил из кармана новый карандаш, тыльной стороной ладони вытер пот со лба, потом вцепился в блокнот и на-корябал несколько слов. Тайком глянув на порез на руке, я напомнил себе, что не надо держать ладонь на виду, а то вдруг Арадзиро заинтересуется, откуда у меня рана.