Айзек Адамсон - Тысячи лиц Бэнтэн

Подошел Морж и встал рядом со мной на колени. Оглядел меня с головы до пят с такой жутко серьезной миной, что в обычный день я бы не удержался от улыбки. А сейчас я вообще своей морды не чуял.

— Господин Чака, вы в порядке? — спросил Морж.

Я заторможенно кивнул. В башке зашевелились густые тучи, потерлись друг о дружку, высекли молнию в глазах и забили уши гулом далекого грома.

— У вас были судороги, — пояснил Морж. Простейшая фраза, но я не сразу постиг ее целиком.

Всего раз в жизни у меня были судороги, когда я перепил варева из мака, вина и змеиной крови на фестивале плодородия в Бирме. Меня потом еще три дня то и дело корежило. Аборигены заявили, что это добрый знак — дескать, я под завязку набит «плодородными желаниями». Но это было лет сто назад, и сдается мне, что с тех пор я плодородные желания подрастерял.

— Вас еще трясло, когда явились горничные. Потом вы уснули. И спали чуть ли не полчаса. Мы вызвали «скорую», она вот-вот подъедет.

Звучит знакомо. Не хватает только шариков патинко.

— «Скорой» уже давно пора бы приехать, — вякнула одна горничная.

— Может, они в аварию попали, — сказала вторая.

— Типун тебе на язык!

— Который час? — спросил я.

— У меня часы встали, — ответил Морж.

Тут я вспомнил, что у меня есть свои часы, и глянул на них.

Полдевятого утра.

Я был в отрубе почти двенадцать часов.

Как же так вышло? Очень просто. Чувак в Белом тасовал алфавитные плитки, я пялился на него, а в это время длинная стрелка несколько раз перемахнула за двенадцать, а маленькая ползла от одной цифры к другой, планета крутилась, вот и пробежали еще двенадцать часов. Ничего странного. Все путем.

— Пива не хотите? — спросила одна горничная.

— А апельсин? — спросила вторая.

Я отказался, и, по-моему, это их слегка рассердило, но сдается мне, они почти всегда в таком состоянии. Я взгромоздился на ноги, продираясь сквозь волны головокружения. Морж нервно теребил усы, горничные сжимали в клешнях свои подношения. Я побрел к ступенькам, к «Саду Осьминога».

— Вам и вправду лучше дождаться «скорую», — канючил Морж, плетясь за мной. — Пусть вас осмотрят, хуже ведь не станет.

Я ответил, что все хорошо, просто дикость какая-то приключилась. Ничего не хорошо, далеко до этого, но, по-моему, ни один доктор мне не поможет. Если я расскажу ему, как оно было на самом деле, то легко загремлю в психушку, в компанию к тем, кто заявляет, что они — лорд Ода Нобунага. [46] Ода Нобунага (1534–1582) — крупный феодал эпохи Сэнгоку. Морж отогнал горничных, и те вернулись к своей тележке, явно считая, что их надули. Я поплелся обратно в свой номер, а Морж тащился за мной и опять канючил, чтобы я разрешил врачу себя осмотреть. Я подошел к двери, и Морж сменил тему.

— Вчера вечером к вам приходил мужчина, — сказал он.

— Как он выглядел?

— По-моему, очень приятный, — ответил Морж. — Зашел в гостиницу где-то в полночь. Я еще подумал, странное время доя визита, и мужчина сказал, что вы его не жде-1 те. Я пытался вам дозвониться, но трубку не брали. Я решил, что вы, наверное, спите и не хотите, чтобы вас беспокоили. В общем, он сказал, что сегодня вернется.

— Ни назвался, ни визитки не оставил, ничего? Морж покачал головой:

— Позвонить вам, если он вернется?

Я сумел только слабо шевельнуть головой — типа «да». Войдя в «Сад Осьминога», я закрыл дверь, скинул ботинки, вырубил свет и шлепнулся на постель. Мне еще уйму дел надо переделать, но я был как выжатый лимон и ни за какие коврижки не сумел бы собрать мысли в кучу и выдать связный план действий. Развернувшись боком, из аквариума на меня правым глазом пялилась золотая рыбка. Я пялился на нее.

Госпожа Рыбка, вы когда-нибудь слыхали, чтоб у человека двенадцать часов были судороги?

Ваши сухопутные обычаи — для меня бездонная загадка.

Мало с вас толку, госпожа Рыбка.

А ты чего ждал? Это сложный мир. Знаешь, даже у золотой рыбки жизнь не сахар.

Только мы с золотой рыбкой начали друг друга понимать, как накатили тучи и я отключился.

Когда я очнулся, золотая рыбка по-прежнему таращилась на меня, на этот раз левым глазом. Часы показывали 3:18 дня, и верещал телефон. Мне потребовались все мои силы, чтобы выползти из постели и поднять трубку, а силы у меня уже не те. Знаменитый сэнсэй каратэ, инвалид, однажды поведал мне, что боль — это слабость, покидающая тело. Если это и вправду так у меня, должно быть, куча слабости в запасе. Чувствовал я себя так, словно меня разобрали на клеточном уровне, а потом снова собрали, только перепутали местами несколько миллионов молекул.