Рю Мураками - Пирсинг

Тиаки хотела поделиться с ним этим. Как будет хорошо, если они все друг другу расскажут, даже все дурное. Она уже представляла, как теребит его рукав и начинает:

«Послушай, послушай, ты. может быть, не любишь слушать о вещах такого рода? Но я действительно ненавижу своего отца. Ненавижу. Все думают, что он хороший человек, респектабельный господин и главный бухгалтер крупнейшей компании в городе, однако у него даже нет никаких интересов или хобби вне работы, кроме золотых аквариумных рыбок, которых он кормит по часу каждый день, но с тех пор, как я пошла в первый класс, когда моя мама была в отъезде, или после того, как она ложилась спать, он выделывал со мной всякие гнусности. Правда вытворял. Потому-то я всегда желала ему поскорее умереть, и он тоже желал мне сдохнуть много раз. Я в самом деле хотела, чтобы он умер, но, когда была в средних классах, мои гланды воспалились, у меня был сильный жар, и врачи решили их вырезать… А мы жили в этом маленьком городке около Нагой, где и больницы-то настоящей не было, и наш местный врач сам собирался сделать операцию, и за обедом мама беспокоилась об этом — мол. точно ли этот доктор знает, что делает, и отец сказал тогда: „Если что случится с Тиаки, я убью этого сукина сына», — и разрыдался. Я очень удивилась. К тому времени наша семья была на грани распада, потому что я в конце концов сказала маме, что он со мной проделывал, и после этого он показал свое истинное лицо, превратился в мерзкого, злобного типа, который вечно на всех кричал, но как он сказал про доктора и заплакал — это я запомнила. Нечасто увидишь, как взрослый человек плачет, правда? Я тоже изменила себя, после того как поступила в колледж, только сделала это сознательно, а после стала нравиться парням, и сейчас у меня три любовника, только не ревнуй, ладно? Не из-за чего ревновать. Они все недотепы, правда-правда. Одного зовут Кадзуки, учится в колледже, но в старших классах он разбился на мотоцикле, раздробил плечо и колено, и теперь все время говорит, что хочет умереть. Я люблю смотреть на парней, когда они по-настоящему отрубаются и храпят во сне, так вот шесть месяцев назад я взяла три таблетки ксалкиона, подмешала их в „Кампари», которое пил Кадзуки, и в апельсиновый сок, и с тех пор он не пьет и не ест ничего, что я ему даю. И все они такие. Йосики — этот парень, с которым случается истерика, когда я только пытаюсь ударить себя ножом в ногу, а когда я его самого чуть-чуть для потехи ткну ножиком, он убегает как ошпаренный. Ему уже двадцать восемь, а он все еще помощник продавца в магазине видеокассет. Ацуси — молоденький, одних лет со мной, он работает парикмахером, и он наполовину белый, но близорукий, и у него совсем нет родителей. Он сирота и все время талдычит про свое детство, а когда напьется, может сказать мне, что убьет меня, или начинает кричать как младенчик, или зовет меня мамочкой. Ацуси и научил меня делать пирсинг. У него пять колец в ушах, но, когда я сказала, что хочу себе сделать пирсинг в сосок и вытатуировать героиню комиксов „Матросская Луна» — а я ведь похожа на нее — или череп, он перестал мне звонить. Мне было восемнадцать, когда я сменила свое „я», и за три года у меня было двадцать любовников, но все они были более или менее в этом роде. Так что понимаешь, как я счастлива, что в конце концов встретила такого человека, как ты!»

— Ты голодный? — спросила Тиаки.

Мужчина кивнул, не отрывая глаз от дороги и не меняя выражения лица. Со всех сторон их окружали небоскребы, и свет из их окон — столько различных цветов и теней! — казалось, вился вокруг них, окутывая светлым коконом.

«Я не могу описать чувства, которые к нему испытываю, — думала Тиаки, — но мне, может быть, ничего и не нужно. Он не собирается задавать мне много вопросов, я не собираюсь рассказывать ему о себе. Можно сказать, что он не любит выслушивать исповеди. Хотя кто знает, есть ли в мире еще такие люди? Все хотят рассказать о себе, и все хотят выслушать чью-то чужую историю, так что все мы любим играть в знаменитость и репортера. „Это может очень расстроить, когда тебя насилует собственный отец, — можете ли вы описать свои чувства в этот момент?» „Да. Я все плакала и плакала. Не понимая, как такое могло случиться со мной», — что-нибудь в таком роде. Все вертится вокруг сравнительного анализа ран».

Этот человек совсем другой. Но она спрашивала себя: тот ли он, кого она ждала? И ее различные «я» — то «я», которое облизывал папаша, то, которое шептало «я люблю тебя», когда он лапал ее за интимные места, «я», которое смотрело на нее из угла потолка, «я», которое приказывало ей «умри», и то «я», которое отгибало ножницы из перочинного ножа, — все они отвечали одинаково: «Кто знает». Кто может знать, какого человека она ждет на самом деле? До сих пор она просто принимала всех, кто выказывал к ней интерес, и оказывался рядом с ней, и чем-то для нее жертвовал, и хотел ее тела.