Рю Мураками - Пирсинг

«Этот, который здесь, — это не я. Это не моя боль». — Эти слова прорастали во мне, и это чувство тоже. Он и позднее пользовался этой техникой, когда жил со стриптизершей. Немного сдвинуть фокус зрения, как при изготовлении иллюстраций в системе 3D. Но сейчас, в этот момент, подобный способ концентрации был ему недоступен. И даже бесполезно было пытаться анализировать, как это происходило прежде. Как только ты изложить что-либо подобное в двух словах, ощущение исчезает. Слова и комбинации слов — чем больше ты на них полагаешься, тем меньшей властью они обладают.

В двухстах метрах от автобусной остановки находилась телефонная будка. Если бы только он стоял в ней! Он был бы совершенно защищен от ветра, он мог бы даже позвонить Йоко и услышать ее голос, если бы захотел. Кавасима представил себе тихое звучание ее голоса, если бы он — какой абсурд! — реально попросил ее совета.

«Значит, так или иначе она прочитала мои записи и теперь у меня нет выбора — я должен убить ее. Что я еще могу сделать?

— Где она сейчас?

— В больнице, в отделении скорой помощи. Я жду ее на улице.

— Врачу или медсестрам она ничего не сказала?

— Не думаю.

— Почему?

— Ну, если бы у нее было такое намерение, она могла бы поговорить с кем-нибудь в фойе отеля, так ведь? С охранником, например.

— Думаю, это так. Но если она читала записи, почему не попыталась убежать?

— Ну, не знаю. Эта женщина не совсем в себе, она действует нерационально. Я бы сказал, что она родственная мне душа…

— Родственная душа?

— Я думаю, с ней что-то случилось в детстве.

— Что именно?

— Не знаю и знать не хочу, но я могу сказать, что она напутана до смерти и очень голодна кое до чего…

— Ну и что ты собираешься делать сейчас?»

Хрупкая фигурка появилась в дверях больницы. Она припадала на одну ногу и растерянно озиралась.

— Точно можно сказать одно, — пробормотал Кавасима, направляясь к девушке, — я не могу отвезти ее в отель «Акасака».

«Он действительно дождался меня, — подумала Тиаки, видя мужчину, направляющегося к ней из морозной темноты. — Он был похож на паровоз со старой карикатуры, — тянущий два громадных мешка и изрыгающий облака пара. Смешно он тащит на левой руке мою сумочку — как женщина. Конечно, он не может зажать ее в ладони, ведь рука повреждена, но только посмотрите на него, бегущего со всех ног и выглядящего так, будто только на это он и годен… Какая ты остроумная!»

Не желая ждать еще несколько минут, прежде чем он обнимет ее за плечи, Тиаки бросилась навстречу этому человеку, волоча онемевшую после анестезии ногу.

— Идем ко мне, — сказала она. — Ты ведь пойдешь ко мне и останешься со мной, правда?

Губы и щеки Кавасимы свело от холода, и он просто кивнул, не пытаясь что-либо ответить. «К ней» — это, конечно, было в его пользу. Он не мог отвезти ее в отель «Акасака», где зарегистрировался под своим настоящим именем, и уже начал подумывать, что ему придется иметь дело с отелем для свиданий.

Тиаки и в голову не приходило, зачем, собственно, этот человек отправился с ней в больницу и ждал ее снаружи. Она давно уже окончательно упустила то обстоятельство, что он — просто клиент, которому вздумалось позвонить в клуб и заказать девушку в номер отеля. Все, что она видела, — это его самоотверженные усилия по ее спасению, которые, по крайней мере в ее сознании, начали приобретать эпические пропорции.

«Он стоял здесь в такой жуткий мороз, ожидая меня, — думала она. — Его рука заледенела. Я никогда не предполагала, что человеческое тело может быть настолько холодным. Я боялась, что на самом-то деле он не будет меня дожидаться, и, когда не обнаружила его возле двери, я почти обессилела, но вот он появился, вот он бежит по улице так быстро, как только может, пыхтя и выдыхая клубы пара. Это как в кино, будто я ведущая актриса в какой-нибудь романтической сцене».

В такси было тепло, но мужчина все еще дрожал. Черты его лица, сверху и справа от нее, были перекошены. Это выглядело так, будто только некоторые из его лицевых мускулов оттаяли, а остальные оставались по-прежнему задубевшими от холода. Волосы, находившиеся все это время на холодном ветру, растрепались. Зубы стучали, нос раскраснелся, глаза слезились, и он постоянно моргал. «Лицо в полном беспорядке, — думала она, — и все-таки ничего в этой жизни мне не было дороже этого лица». Однако она испытала странное искушение ударить по этому лицу — не дать пощечину, а со всего размаху огреть кулаком, или бутылкой, или гаечным ключом, и хорошо бы в глаз. Он будет истекать кровью и умолять ее перестать, а она в ответ будет только смеяться. А он будет еще больше стенать и молить о прощении. А после этого останется с ней навсегда, не важно как.