Вадим Голубев - Облом. Детективы, триллеры, рассказы разных лет

Об одном жалел товарищ Питухновский: запишись он в большевики хотя бы за месяц до революции — был бы сейчас не комендантом, а председателем ЧК. Власть бы имел куда больше, а шлепками бы не занимался. Хотя этой работой он был не сильно обременен: не больше двух десятков в день. Поусердствовали как-то товарищи, шлепнули всех сидевших в подвале ЧК. После этого четверть чекистов мобилизовали на фронт. Никто из них не вернулся. «Пал смертью героя в борьбе с мировым капиталом», — сообщили о каждом из них с передовой. С тех пор чекистское начальство предпочитало держать подвалы полными — и сотрудников сбережешь, и перед центром отчитаешься: «Работаем!»

— Все? — товарищ Питухновский вскочил на коня и пересчитал увозимых на казнь. — Как положено: все двенадцать.

Пыхнув папиросой, он выехал со двора. За ним с папиросами в зубах пара чекистов в черных кожанках, следом в окружении конников приданного уездной ЧК эскадрона — окутанные дымом дроги. Это красноармейцы раскурили самокрутки, сунули их в рты курильщикам: «Пускай подымят напоследок!»

На главной улице, когда-то Императорской, ныне — Карла Маркса, было пусто. Завидев выехавшую со двора ЧК процессию, редкие прохожие попрятались в подворотни. Лишь ветер нес обрывки листовок, да шелуху от семечек под копыта коней.

Хоть с крупной контрой давно покончили, товарищ Питухновский был начеку. Он положил руку на деревянную крышку кобуры с маузером. Картинно заложили руки за отвороты кожанок, сжали под ними наганы чекисты. Ощетинились карабинами окружившие дроги конники, всматриваясь в плотно занавешенные окна. На дрогах царило полное безразличие: все знали, куда их везут. Только графинюшка вскрикивала от боли на каждой выбоине.

За городом, неподалеку от обрыва колготились группки людей с баграми и веревками. Родственники приговоренных ждали, когда завершится казнь, чтобы выловить тела близких и по-христиански предать их земле. Случалось, товарищ Питухновский вклинивался на коне в эти группки, выталкивал несколько человек, гнал их в город, чтобы кого через месяц, кого через неделю, а кого и раньше привезти на обрыв.

— Вот и приехали, — размышлял товарищ Питухновский, берясь за шашку. — Начнем с графинюшки — намучилась! Потом Дашку-мещанку, которая языком трепала, что в Питере расстрелянных чекистами скармливают хищникам в зверинце. За ней классово-чуждых: попа с дьяконом и пару инженеров. После — трех рабочих, отказавшихся пойти на коммунистический субботник, да трех крестьян, что хлеб сдавать не захотели. Надо же, всегда выходит, что половина «ликвидированных» — рабочие и крестьяне, для которых революция делается! А питерцы правильно поступают, что расстрелянных зверью отдают. Нет человека — нет дела! Кстати, перво-наперво, как вернусь, дела этих сегодняшних сожгу. Потом Костьке три бутылки шампанского «Вдова Клико» надо выдать. Ох, непорядок! Барыньки, конечно, ребят должны «обслуживать». Это им — как исправительные работы. А вот шампанское на них переводить — не дело! Все равно, когда ребятам надоедят или забеременеют — сюда привезем. Сегодня председатель ЧК на губернском партактиве. Завтра вернется — непременно про этот непорядок доложу…

Доложить комендант не успел. К вечеру казачий корпус белого генерала Мамонтова прорвал фронт и овладел городом. Товарищ Питухновский не успел скрыться, и был растерзан толпой.

В тот день Семен Петрович ехал в трамвае по сибирскому городу, в котором жил. Его внимание привлек сидевший неподалеку мужчина в черном дорогом костюме, внешне похожий на японца. Однако не успел Семен определить национальную принадлежность незнакомца, как в вагон вломились трое полупьяных парней, искавших на кого бы «обидеться».

— Ну, ты, чмо, чего расселся? — приблизилась троица к «японцу».

— Не надо бы так, парни! — подошел к ним Семен Петрович. — Человек вам в отцы годится…

Кулак просвистел рядом с его лицом. Хоть и успел Петрович увернуться, перстень на пальце ударившего ободрал кожу у него на подбородке. За время службы в десанте Семена кое-чему научили. Три коротких удара, и троица улеглась на полу.

— Спасибо, мой друг! Однако — это лишнее, — улыбнулся «японец», — Сейчас выходим! В моем офисе я остановлю кровь и обработаю вашу рану.

Обитый оленьими шкурами офис больше напоминал шаманский чум, о чем Семен Петрович тут же сказал хозяину.

— А я и есть шаман. Самый настоящий, потомственный, — ответил ему новый знакомый. Мое племя в тайге живет. Нас всего триста человек осталось. Мне там работы мало. Зато здесь — полно! Лечу, снимаю сглаз, порчу, проклятие, помогаю восстановлению семей, привораживаю. Давай, однако, лечиться.